Скачать все книги автора Олег Сергеевич Джурко

Вневременный, внеисторический, текст-клон о страстях человеческих. Время действия, – загулявшее напоследок язычество. Фарс, феерия, трагедия, комедия, драма, мелодрама, раек, – нет такого жанра, где бы не повалялся клон Оргия Язычников. Не мюзикл, – спектакль, напичканный любой музыкой, – танцония. То танцуют все, танцуют соло, произнося монологи, танцуют парой при диалогах, танцуют толпой плача, хохоча. То скандалят…Фото и оформление обложки выполнено автором О. Джурко.

Душа истосковалась по искренности. Искренности взгляда, мысли, мечты и желания, а пуще всего прочего – по искренности изолгавшегося общества, которому потомок Богов человек – комок грязи из лужи, где вместе со свиньями барахтается этот последыш апполонов и зевсов, афродит и девяти муз, между пирами повелевавших стихиями природы, созидая горы, океаны луга, ромашки, березы в лесах, гимны и легенды, чудеса, соразмерные могуществу мифов о душе, сотворившей из животного человека, прислугу общества, взнузданного прожорливой властью, поворачивающей эволюцию Земели вспять …

Ирония с метаферизмом не церемонится. Она его и на пепелище истлевших надежд посеет, и на каменных руинах разбитого любовью сердца метаферизм у нее уродится лопушисто-привлекательный, что посеет – прохожий, лихой на халяву, – пожнет, попробует на зуб, как дурак, и без зубов останется ирония.

Страшно подумать, что душа земели – единственное прижизненное упование его чаяний о хлебе насущном для его счастья, увлеченного поиском смысла существования души, опекающей счастье, оберегающей земелю от сомнений в своем предназначении творить для души богов чудес плодородия, как доказательством, что все изначально сущее – лишь поле для души и пахаря, и сеятеля счастья по воле земели-жнеца, что оскорбительно счастью смотреть в глаза земеле-жнецу, помыкающему душой как поводырем счастья, не будучи ни пахарем, ни сеятелем…

Скучая в облаках, нерожденные боги Элизиума развлекались, пугая дикарей экзотическими причудами. То приснится аргонавтам баран со сверкающим золотым руном. То кривоногий Фавн из скотского рода пастухов, потомок цепкохвостых обезьян бурых капуцинов, стырил в деревушке отару черных овец, прихватил заодно зазевавшуюся на свое отражение в зеркале кастальского ручья первую деревенскую красотку Леду с поцарапанными ногами в мозолях, увлек ее в пещеру Олимпа, а богово право первой ночи похотливого Зевса не уважил. Бог богов загрохотал, засверкал молниями, приперся среди ночи, хватил Фавна за бороду – ты что же это, урод, обычаев прадедов богов не блюдешь – и Фавна по рогам! "Хошь, красотка, быть царицей всех царей? Хошь, царство твое покажу? – Обернулся Зевс белым лебедем. – И тебя лебедкой сделаю, ух, полетаем". Но, но, Зевс, девица я, не лапай. Знаю я вас нерожденных-то нехристей, силой возьмешь и упорхаешь… А на земле-то как жить-то буду я, порченая, среди людей…"

Неподражаемо божественное младенчество земели среди замшелых подлинных Богов Эллады, пресыщенных счастьем педерастии, томимых претензией на мужеложество полчищ гуннов Атилы, слизнувшего в один момент с лика Истории Цивилизации, бандерши развращенной Европы, тлен тысячелетней роскоши рабовладельческой римско-эллинской культуры принудительного сладострастия , чтобы во мраке степного похотливого скотства небритого желтого монголоида навсегда отбить у подлинного белого бритого европейца-Альфонса фанаберию превосходства мук охолощенного христианства, зачатого случайно на подлинных же Небесах, над кровожадным молодечеством язычества, аборта азиатчины, лишенной акушерских услуг в студеных степях, не приглянувшихся в свое время прихоти Первобогов Бледнолицых , потомков косоглазых Идолов, зачатых под конской попоной после бегства блудной Богини Европы из недр неволи пещерного людоедства, взалкавшего в пальмах райских кущей пышнозадых Купидончиков и сексуальнонезрелых пышногрудых вакханок.

Пришел я к себе, а мне уже за 80… БА! Да я тут не один… Натоптали… И все молчат… И никакого сходства. Как не родные сегодня и завтра. Чувствую – понес ахинею. Вляпался. И Никто не пошевелился возразить. . И ни малейшего интереса друг к другу. И так всю-то жизнь… Ну как же, – каждый сам за себя на свой особый манер. Даже в носу ковыряемся оригинальничая. А между тем – все при одном деле. Умереть сидя у телевизора с гордо поднятым подбородком любуясь растроганно собственным призраком материализованным частично в области сердца, где душа давно приготовилась отчалить в наше главное путешествие, отсроченное исполать земные разочарования, путешествие под розовыми парусами надежд не расставаться уже никогда.

Уж такими мы уродились, одного корня с мартышками. Живем бок о бок смотрим друг на друга, подсматриваем, доносим и оказываемся все на одно лицо. Кому-то даже нравится, а кому-то оскорбительно. Однажды жену на базаре приворожил сережками цыган. Не оторвешь. Дай-ка, думаю, пивка хвачу бочкового. Рижское оказалось пенливее Останкинского, Праздрой крепче Ярославского. Воспарила душа – на тринадцатой кружке спохватился, – цыган сидит, жмурится, жены нет. Нашел у галантереи. И понесла – где пропадал, пьячуга. Весь базар обежала, нету, – увели мужика. Все на одно лицо – не бритые и цыгарка в зубах, поди сообрази, который из них свой. С того дня стал мужик бриться, курить бросил, завел штаны клетчатые, каких ни у кого нет. Заместо кепки – шляпа. Свое личное лицо завел для жены. И с той поры все мужики в клетчатых штанах, небритые и в кепках с цыгаркой. Мой дурачок один в шляпе на базар ходит, такой не потеряется.

Работаешь, работаешь руками, а то и ногами кормишься, а трещит от натуги одна головушка, соображая, не пора ли похмелиться…