Скачать книги жанра Советская литература
Антон Макаренко – гениальный педагог и воспитатель. По мнению специалистов ЮНЕСКО только четыре педагога в мире, определивших способ педагогического мышления в XX веке, получили международное признание. Это – Джон Дьюи, Георг Кершенштейнер, Мария Монтессори и Антон Макаренко. Система воспитания Макаренко основана на трех основных принципах – воспитание трудом, игра и воспитание коллективом. И в России имя Антона Семеновича Макаренко уже давно стало нарицательным и ассоциируется с человеком, способным найти правильный подход к самому сложному ребенку…
В 2016 году исполняется 80 лет «Педагогической поэме», отдельное издание которой в трех частях появилось в 1936 году. В настоящем издании публикуется полностью восстановленный текст.
«…– Ты что, герой, что ли? – спросил Гриньку белобрысый, когда за профоргом закрылась дверь.
Гринька некоторое время молчал.
– А вы разве ничего не слышали? – спросил он серьезно. – Должны же были по радио передавать.
– У меня наушники не работают. – Детина щелкнул толстым пальцем по наушникам, висевшим у его изголовья.
Гринька еще немного помолчал. И ляпнул:
– Меня же на Луну запускали…»
«Отыскав удобное место на обрывистом берегу, я расположился под толстым осокорем, подмытым течением, и достал из рюкзака еду. Вода прибывала. Охота была закончена. Я решил немного передохнуть – и домой. Могучий осокорь мелко дрожал, и солнечные блики метались по его стволу, путались в набухших ветках. Птичий гомон несся из травы, с осокоря, с неба. Им было переполнено все вокруг…»
«Новогодняя сказка» Владимира Дудинцева – философско-аллегорическая история об относительности времени и ценностей жизни, о невозвратной значимости каждого мгновения, так часто растрачиваемого впустую или убиваемого мелочами и стремлением к ложным целям. «Жизнь даётся один раз, ее надо пить без передышки. Громадными глотками…»
Завершилась самая страшная война в истории человечества. Однако противники мира, привыкшие зарабатывать на чужой крови, по-прежнему не унимаются: готовятся новые провокации в Европе, разбитые гитлеровцы мечтают о реванше, продолжаются жестокие бои в Китае. Но на пути у заговорщиков вновь встают обычные люди: и ветераны – участники испанских интербригад, и представители нового поколения, на себе испытавшие ужасы Второй мировой…
Этим, неожиданно вновь ставшим злободневным, романом автора многих советских бестселлеров зачитывалось не одно поколение любителей остросюжетной литературы.
Знаменитая пьеса Григория Горина, несмотря на то, что по своим характеристикам относится к жанру трагикомедии, на самом деле – одна из лучших философских пьес второй половины 20‑го века. С необычайно редкой для искусства темой, а именно – темой места человека в истории. В качестве нашего Вергилия-проводника выступает некто, называемый Человеком театра, существующий на заднем плане разворачивающихся событий, хотя иногда и вступающий в диалог с отдельными персонажами. Общая же канва известна уже из учебников истории: живущий в Эфесе, покорённом персами, грек Герострат, обанкротившись, решает сжечь Храм Артемиды, чтобы увековечить своё имя. Как мы можем судить про прошествии более 2300 лет, его план полностью удался. Именно для того, чтобы разобраться в тех событиях, и приходит Человек театра. Поначалу всё складывается как должно, народ негодует, требует смерти вандала. Но из-за нерешительности повелителя Эфеса Тиссаферна, легко подпадающего под чужое влияние, казнь Герострата откладывается, и тому, чьё имя известно в веках, в отличие от создателей храма, удаётся склонить ситуацию в свою пользу…
Это – культовейшая из культовых книг нашей страны.
Это – книга, которую любят ВСЕ – от интеллектуалов до обывателей.
Это – попросту книга, раздерганная на великолепные цитаты еще в тот момент, когда она появилась на столах читателей.
Это – «ЗОЛОТОЙ ТЕЛЕНОК». Желаете комментарии? А может, вам еще деньги на блюдечке с голубой каемкой?
Звучит парадоксом!
«… Изо всех сил стараясь удержаться и не упасть, он дошел до угла и повис на канатах. Судьи совещались невыносимо долго. Чего они тянут? И так все ясно. Надо было терпеливо стоять в углу и смотреть в недоброе лицо тренера, который молча, злыми движениями вытирал губкой его лицо и шею. Потом надо было пройти от ринга к выходу, мимо зрителей на трибунах, и не заметить Валю. Сделать это ему не удалось. .»
«…Далекий гул, что слышал ночью Прохор Матвеевич, трясясь в кузове полуторатонки, возвестил о близости Севастополя: то ревели наши и немецкие пушки. Глухой и ровный гул шел, казалось, из самых недр земли, сотрясая ночь. Придерживаясь за крышу кабинки, Прохор Матвеевич встал и осмотрелся. Все было темно кругом, грузовик шел долиной. И еще много раз вставал Прохор Матвеевич, придерживаясь за крышу кабинки, и по-прежнему ничего не мог рассмотреть в темноте. Но когда машина, тяжко рыча, взобралась на подъем, он, и не вставая, увидел зарево – неровное полукольцо бледного, летуче-зыбкого света от орудийных залпов на фоне дымного багрового тумана.
– Огня-то, огня! – сказал соседу Прохор Матвеевич.
И с дрогнувшим сердцем услышал в ответ:
– Горит Севастополь!.. …»
«С утра ненадолго поморосил мелкими слезками дождь. Но серое небо, сгустившее низко космы туч, не могло разогнать своей хмурью тех радостных настроений, которые охватили город.
Никогда еще до сих пор воздух не казался таким легким, никогда не дышалось так свободно и радостно, как сегодня.
Газетчики торопко перебегали с угла на угол и рассовывали покупателям пачку телеграмм и газет…»
В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В. Шубинский).
Автобиографический роман о молодом герое первых лет революции и Гражданской войны, о его жизненном и творческом подвиге.
Для старшего школьного возраста.
«Жила Арина при номерах на парадной лестнице, а Серега на черной младшим дворником. Был промежду них стыд. Родила Арина Сереге на прощеное воскресенье двойню. Вода текет, звезда сияет, мужик ярится. Произошла Арина в другой раз в интересное положение, шестой месяц катится, они, бабьи месяцы, катючие. Сереге в солдаты идтить, вот и запятая. Арина возьми и скажи…»
«Все люди нашего круга – маклеры, лавочники, служащие в банках и пароходных конторах – учили детей музыке. Отцы наши, не видя себе ходу, придумали лотерею. Они устроили ее на костях маленьких людей. Одесса была охвачена этим безумием больше других городов. И правда – в течение десятилетий наш город поставлял вундеркиндов на концертные эстрады мира. Из Одессы вышли Миша Эльман, Цимбалист, Габрилович, у нас начинал Яша Хейфец…»
«Тропой зоолога» – это сборник рассказов писателя-натуралиста, учёного зоопсихолога – Максима Зверева. Каждый рассказ начинается с загадки, с которой зоолог столкнулся в дикой природе: откуда вдруг взялось кладбище архаров, как погиб последний тигр в Казахстане, могут ли домашние коты заменить охотничью собаку, победит ли фазан в кровавой схватке с ястребом, куда ведут маральи тропы? Как истинный следопыт, автор ведёт за собой читателей по горным или степным тропам, обращает внимание на детали, заметные лишь опытному глазу, особые приметы, которые приводят нас к удивительным ответам. Зверев щедро делится своими историями о жизни животных Средней Азии. Книга будет интересна охотникам, ценителям природы, и людям, которые интересуются жизнью животных.
Притча «Кролики и удавы» была, как и большинство шедевров Искандера советского периода, написана «в стол», впервые опубликована за рубежом, лишь в 1986 году предстала на суд российских читателей – и произвела скандал, сравнимый лишь с прижизненными публикациями язвительных сказок Салтыкова-Щедрина.
На чем держится власть могущественных удавов над наивными, простодушными кроликами?
На страхе – слепящем, иррациональном, сковывающем страхе.
На чем держится идея неистово смелого кролика, попытавшегося скинуть эту кровожадную власть? На простом отрицании страха, – ведь чем можно запугать тех, кому в принципе нечего терять?
Но почему кролики еще более недовольны столь революционной идеей, чем их ползучие хозяева и палачи? Быть может, потому, что и сами они, привыкшие жить в «маленькой, но очаровательной несправедливости» воровства и взяточничества, боятся смены власти куда сильнее, чем возможности быть съеденными?