Скачать все книги автора Дина Ильинична Рубина
Художник – герой этой книги. Тревожный, мнительный, вздорный, трагичный – личность, как правило, необаятельная… и все же чертовски для людей привлекательная!
То, что у обывателя зовется «творчеством» и подразумевает богемную легкость жизни, безделье, пренебрежение приличиями, то для художника оборачивается тяжким ярмом таланта, вечным мятежом и той бесконечной битвой за Жизнь, которую он ведет со Смертью.
«И чем ярче человек, чем необычней, тем ближе он к плахе. Ибо на „странное“ всегда откликается „страшное“».
В. Набоков. «Искусство литературы и здравый смысл»
Известная писательница Дина Рубина живет и работает в Израиле, однако ее книги пользуются неизменной популярностью на всем русскоязычном постсоветском пространстве.
«…Их бин нервосо» – книга особенная.
Жанр книги был определен автором как «свободный треп» и представлен читателю. Пишет Рубина легко и изящно. Основной материал книги – это современная израильская жизнь. Приземленная повседневность недавнего эмигранта и ностальгические воспоминания о советском детстве и юности. Смешные бытовые сценки, анекдоты из жизни русских израильтян, «трудности перевода» с иврита на русский и обратно. … «читаем в разделе «Объявления»:
Довольно часто я размышляю о возникновении феномена мифа в сознании, в чувствовании человечества. Знаменитые сюжеты, исторические личности, произведения искусства, города могут взнестись до сакральных высот мифа или остаться в ряду накопленных человечеством земных сокровищ.
Вот Лондон – огромный, имперской славы город.
Париж – чарующий, волшебный сон!
Нью-Йорк – гудящий Вавилон, законодатель мод…
Иерусалим – миф.
Миф сокровенный.
…Своего ангела-хранителя я представляю в образе лагерного охранника – плешивого, с мутными испитыми глазками, в толстых ватных штанах, пропахших табаком и дезинфекцией вокзальных туалетов.
Мой ангел-хранитель охраняет меня без особого рвения. По должности, согласно инструкции…
Признаться, не так много со мной возни у этой конвойной хари. Но при попытке к бегству из зоны, именуемой «жизнью», мой ангел-хранитель хватает меня за шиворот и тащит по жизненному этапу, выкручивая руки и давая пинков. И это лучшее, что он может сделать…
Дина Рубина
Когда расстрелянная девушка выбирается из братской могилы; когда в собственной семье ты обнаруживаешь историю оголенной страсти и преступления; когда осуществляется великая мечта артиста перед аудиторией из одного зрителя; когда расследование убийства в зимнем туманном городе открывает каббалистические глубины спора Света и Тьмы; когда любой заморский пейзаж, как раковина – драгоценную жемчужину, хранит историю любви или ненависти, комедию или драму… тогда становится ясным, что всякая судьба достойна рассказа, если к ней обращены острый глаз и чуткий слух писателя.
Нет, все-таки надо любить! Надо влюбляться, сходить с ума, назначать свидания, задыхаться, тряся грудью, бежать к метро!
Да – возраст, да – недостаток кальция, фтора, чего там еще… у каждого своя гормональная история.
Но душе-то все равно пятнадцать лет!
Когда расстрелянная девушка выбирается из братской могилы; когда в собственной семье ты обнаруживаешь историю оголенной страсти и преступления; когда осуществляется великая мечта артиста перед аудиторией из одного зрителя; когда расследование убийства в зимнем туманном городе открывает каббалистические глубины спора Света и Тьмы; когда любой заморский пейзаж, как раковина – драгоценную жемчужину, хранит историю любви или ненависти, комедию или драму… тогда становится ясным, что всякая судьба достойна рассказа, если к ней обращены острый глаз и чуткий слух писателя.
Интервью из авторского сборника Дины Рубиной «На Верхней Масловке» (изд-во «Эксмо», 2007 г.).
«Нас обманывали, – вместо абсента нам подсовывали анисовую водку.
Причем, французы разводят ее водой, отчего она становится мутной, как кокосовое молоко, а запахом напоминает настойку алтея, – да, ту самую аптечную «алтейку», которой нас поили в детстве от кашля. Между тем, анисовая водка в чистом виде представляет собой пойло градусов 55-ти. Когда, в безуспешных поисках легендарного абсента, мой художник просил принести неразбавленный напиток, на него смотрели, как на безумного русского пьяницу…»
Нет, все-таки надо любить! Надо влюбляться, сходить с ума, назначать свидания, задыхаться, тряся грудью, бежать к метро!
Да – возраст, да – недостаток кальция, фтора, чего там еще… у каждого своя гормональная история.
Но душе-то все равно пятнадцать лет!
– Ну? – наконец спросила я. – Внемлю. Ты, кажется, собирался что-то поведать мне.
– А? Чего? – рассеянно спросил он, перестав играть и недоуменно смотря на меня. Я молча улыбнулась.
– А, ну да! Вот послушай песенку… – И он, опять засвистев, отвернулся к окну, думая о чем-то своем.
Я обошла пианино и заглянула в глаза уроду Алтухову. И опять он мне напомнил сумасшедшего декабриста, который день и ночь стонал: «Погибла идея! Погибло дело!»
Она склонилась над столом и – сразу ахнула… Даже на таких, крошечных черно-белых заплатках, даже двигаясь и выгибаясь под выпуклым круглым стеклом, эти фотографии поразили ее. Все в них было: косой летящий снег, продрогшее пространство гранитных ступеней набережной, и гибельный шаг до кромки ледяной черной воды, и порывистая женщина в черном пальто и черной шляпе с удивительным, пойманным на лету горчащим взглядом. Она молчала и смотрела, смотрела… (из новеллы «Шарфик»)
Несколько торопливых слов любви…
Содержание:
Область слепящего света
На долгом светофоре
Шарфик
В прямом эфире
Мастер-тарабука
Голос в метро
Заклятье
Бессонница
Двое на крыше
И когда она упала...
Гобелен
Волшебные сказки Шарля Перро
Такая долгая жизнь (Две истории любви)
Ручная кладь:
Альт перелетный
Джаз-банд на Карловом мосту
«Еврейская невеста»
Иерусалимцы
Высокая вода венецианцев
«Из Рима во Франкфурт, куда пригласили меня на книжную ярмарку, я летела через Мюнхен, попутной дугой на маленьком сигарном самолете, на борту которого умещалось всего человек двадцать пять.
Как обычно, одними губами прошелестела дорожную молитву – на сей раз внимательно, истово, не пропуская ни буквы, стараясь и даже выслуживаясь, так как не была уверена, что Он присмотрит за этим моим самолетом. Одно из наказаний моей жизни: я, чьей стихией по гороскопу является Земля, вынуждена то и дело уноситься всем существом в такие непредставимые выси, куда даже мысленно боюсь перенестись. Я вообще боюсь всего, что не на земле. А тут еще такая утлая посудина, с такими случайными попутчиками на борту…»
«Я давно уже оплакала музыкальный репертуар моего детства. „Сонатина“ Клементи… „Турецкое рондо“ Моцарта… Бесконечное однообразие этюдов Черни… Сейчас мои пальцы бегут разве что по клавишам компьютера. Но порой нога бессознательно еще пытается нащупать педаль: смягчить тот или другой „звук прозы“, притушить интонацию… Все же накрепко застревает в нас детство – его свет, его слезы, и эти южные звезды, что висели когда-то над самой макушкой, лепетали, мигали, кружили… а с годами тускнеют почему-то и удаляются от нас все дальше и дальше».
«Не люблю профессиональных остряков, эстрадные скетчи, заготовленные шутки и каламбуры… Никогда не помню анекдотов.
Но меня неизменно восхищает «улыбка Бога», которой пронизана любая человеческая жизнь. Сколько порой юмора, остроты и сарказма в самой обычной повседневной ситуации; нужно только уметь все это разглядеть, выудить из котомки жизни и изобразить на бумаге. Ибо никакой юморист по изобретательности сюжета не может сравниться с самой жизнью. Именно она неизменно вызывает слезы, будто Создателю совершенно все равно, от чего человек плачет: от смеха или от горя. Ибо в любом случае разве для Него это не славное развлечение – вся наша жизнь?»
Фрагмент из романа «Русская канарейка. Желтухин»
«Да никакой балериной она не была! И не бывает балерин с такой грудью. Тоже мне хозяйство – балерина: полфунта жил на трудовых мослах. Нет, Эська заколачивала тапершей в синема, и заколачивала крепкими пальчиками, и востро глядела в ноты, читая с листа, а грудь у нее была, как две виноградные грозди («Песнь песней» в исполнении хора поклонников) – как виноградные грозди, созревшие свободно и сладко в ее неполные шестнадцать лет…»