Скачать книги жанра Литература 19 века
«…Словарь 1865 года, заключающий в себе «объяснение 25000 иностранных слов, вошедших в состав русского языка», благодаря находчивости и ревности русских журналистов устарел и не удовлетворяет уже надобностям, которые ощущает и должен ощущать современный читатель. Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую печать беспрестанно и часто совсем без надобности, и – что всего обиднее – куются в тех самых органах, где всего горячее стоят за русскую национальность и ее особенности…»
Статья «Большие брани» предшествует «Русским общественным заметкам», которые начали регулярно появляться с 3 августа 1869 года. В статьях Лескова затрагивались самые различные вопросы русской жизни того времени, начиная от городского быта и кончая острейшими проблемами, связанными с революционным движением, к которому Лесков относится резко отрицательно.
Трактат «Так говорил Заратустра» называют ницшеанской Библией.
В нем сформулирована излюбленная идея Ницше – идея Сверхчеловека, который является для автора нравственным образцом, смыслом существования, тем, к чему нужно стремиться.
Человек же – лишь мост между животным и Сверхчеловеком.
Необычная форма – поэтичная, афористичная – не совсем соответствует нашим представлениям о философском трактате. Однако, вчитываясь, мы улавливаем ход мысли автора, все глубже проникаемся его идеями и убеждениями…
Вниманию читателя, возможно, уже знакомого с героями и событиями романа «Могикане Парижа», предлагается продолжение – роман «Сальватор». В этой книге Дюма ярко и мастерски, в жанре «физиологического очерка», рисует портрет политической жизни Франции 1827 года. Король бессилен и равнодушен. Министры цепляются за власть. Полиция повсюду засылает своих провокаторов, затевает уголовные процессы против политических противников режима. Все эти события происходили на глазах Дюма в 1827—1830 годах. Впоследствии в своих «Мемуарах» он писал: «Я видел тех, которые совершали революцию 1830 года, и они видели меня в своих рядах… Люди, совершившие революцию 1830 года, олицетворяли собой пылкую юность героического пролетариата; они не только разжигали пожар, но и тушили пламя своей кровью».
Однажды Алексей Леонидович Дебрянский получает в наследство живую… покойницу. И с этого дня обычная жизнь его разительно меняется…
Культовый роман-энциклопедия потусторонних знаний, теорий, философий и оккультной веры.
«Удушливая, влажная жара, нависшая над страною, словно мокрая простыня, лишала всякой надежды на сон. Цикады словно помогали жаре, а кричащие шакалы помогали им. Невозможно было спокойно сидеть в тёмном пустом доме, где раздавалось эхо. Поэтому в десять часов вечера я воткнул посредине сада мою трость и смотрел, в какую сторону она упадёт. Она указала как раз на залитую лунным светом дорогу в город Страшной Ночи. Звук падения трости испугал зайца. Он выбежал, хромая, из своей норы и перебежал на старое магометанское кладбище, где лишённые челюстей черепа и круглые берцовые кости, бессердечно обнажённые июльскими дождями, блестели, словно перламутр, на пропитанной дождями земле. Раскалённый воздух и тяжёлая земля выгнали наружу, в поисках прохлады, даже мертвецов. Заяц, хромая, продолжал бежать; с любопытством понюхал он осколок закопчённого лампового стекла и исчез в тени тамарисковой рощицы…»
«Старший офицер с „Бреслау“ пригласил меня пообедать на корабль, прежде чем он пойдёт в Соутгэмптон за пассажирами. „Бреслау“ стоял за Лондонским мостом. Решётки передних люков были открыты для приёма груза, и вся палуба была завалена якорями, болтами, винтами и цепями. Блек Мак-Фи был занят последним осмотром своих излюбленных машин, а Мак-Фи известен как самый аккуратный из корабельных механиков. Если случайно он заметил тараканью ножку на одном из своих золотников в паровике, весь корабль узнает об этом, и половина команды отряжается для чистки…»
«Дело началось с лошади, обладавшей норовом, которую продал Пинкоффин Неффертону, чуть было не убившей Неффертона. Может статься, были и другие причины разлада, и лошадь была лишь предлогом для открытого выражения зародившейся между двумя людьми неприязни. Во всяком случае, Неффертон сердился, когда лошадь едва не лишила его драгоценной жизни, Пинкоффин же смеялся и говорил, что он никогда и не ручался за манеры лошади. Рассмеялся и Неффертон, хотя и поклялся, что никогда не забудет, как его «подвёл» Пинкоффин…»
«Он. Скажи твоим джампани, дорогая, чтобы они не очень спешили. Они забывают, что я не горный житель.
Она. Верное доказательство того, что я ни с кем больше не выезжала. Да, они совсем еще неумелые. Но куда мы отправимся?
Он. Как обыкновенно – на край света. Нет, на Джакко…»
«– Да, – сказал антиквар, – наши барыши возрастают от разного рода обстоятельств. Одни покупатели бывают невежественны, не понимают толк в вещах, и тогда мы наживаемся на их невежестве, то есть взымаем с них известный дивидент за свое превосходство в знании; другие люди бывают сомнительной честности, – и при этом антиквар поднял свечу так, что свет ее упал прямо на лицо его посетителя, – и в таких случаях мы тоже извлекаем пользу из своей высшей добродетели, – добавил он…»
Личные воспоминания сьера Луи де Конта (ее оруженосца и писца), переведенные Жаном Франсуа Альденом на английский язык с оригинального неизданного манускрипта, хранящегося в национальном архиве Франции.
«Табачный торговец, Павел Осипович Перушкин, сидел в своей лавке и с нетерпением смотрел на улицу сквозь большое сплошное стекло единственного окна. С утра непрерывный дождь кропил улицу, и мимо лавочки промелькнуло несколько сотен мокрых зонтиков. От времени до времени гремел колокольчик на дверях магазина, входил покупатель и, подождав, пока угомонится колокольчик, спрашивал десяток папирос или коробку спичек. Торговля шла как обыкновенно, но время тянулось как-то особенно долго. Перушкин готов был закрыть магазин, чтобы сократить этот несносный долгий день. Однако инстинкт торговца брал верх, и Павел Осипович ждал срока, когда на смену явится его брат и освободит его…»
«Павел Иваныч Гусев сидел в кресле после хорошего домашнего обеда, положив короткие руки на живот и уронив на грудь большую голову, с двойным жирным подбородком.
Было тихо в доме, маленьком, деревянном, каких много за Таврическим садом. Жена Павла Иваныча бесшумно как тень сновала по комнатам, чтобы укротить детей, которые и без того вели себя отменно благонравно, и лицо её, жёлтое и в мелких морщинках, выражало почти ужас, а губы, бескровные и подвижные, шептали угрозы, сопровождаемые соответственными жестами…»
Это дневник Жоржи Гаккета. Мальчика, который:
устроил, как мог, семейную жизнь своих трех сестер;
из-под стола кусал пастора за ногу под щипцами для сахара;
угнал поезд;
кричал старому, больному, богатому и глухому дядюшке в слуховую трубку все, что говорят о нем в доме;
улетел на воздушном шаре одного профессора,
и совершил еще множество подвигов.
Только одному Жоржи семейство Гаккетов может сказать спасибо за правду, одну только правду и ничего, кроме правды, благодаря чему тайное с роковой неизбежностью сделалось явным, враг трусливо бежит с поля – и все потому, что Жоржи денно и нощно старается быть хорошим мальчиком!
«Давно сбираюсь я писать к вам о Париже. Сколько раз брался я за перо с намерением сказать что-нибудь о картине Парижа, о знаменитом его Пале-Рояле, о его веселых бульварах; и всякий раз, когда принимаюсь за перо, каждый из этих предметов влечет за собой столько воспоминаний. Эти кривые, запачканные улицы Парижа имеют на себе так много великих, вековых следов, что в голове подымается целый хаос событий…»
«Отец мой был лекарем в северной части нашего отечества. Он вдовцом вышел в отставку несколько лет тому назад из королевского флота; у него была небольшая практика в родной деревушке. Когда мне минуло семь лет, он посылал меня разносить лекарства к его больным. Я был очень живой мальчик и иногда забавлялся тем, что во время моих странствований перемешивал содержимое в различных стклянках. Хотя я не имел причины сомневаться, что в общем этот способ лечения приносил пользу, тем не менее, когда после примеси крепкой меркурияльной воды к мокротогонному средству, предписанному нашему пастору, он умер, отец решил лишить меня моей должности и отправить в школу…»