Суд

Великий мастер слова и образа, И.С. Шмелев (1873 – 1950) создал утонченную и незабываемую ткань русского быта: «тартанье» мартовской капели»; в солнечном луче «суетятся золотинки», «хряпкают топоры», покупаются «арбузы с подтреском», видна «черпая каша галок в небе». Вся Россия, Русь предстает здесь «в преданьях старины глубокой», в своей темпераментной широте, истовом спокойствии, в волшебном сочетании наивной серьезности, строгого добродушия и лукавого юмора. Это «потерянный рай» Шмелева-эмигранта, и потому так велика сила ностальгической, пронзительной любви к родной земле, так ярко художественное видение красочных, сменяющих друг друга картин. Книги эти служат глубинному познанию России.

«Ездили в город за запчастями… И Сергей Духанин увидел там в магазине женские сапожки. И потерял покой: захотелось купить такие жене. Хоть один раз-то, думал он, надо сделать ей настоящий подарок. Главное, красивый подарок… Она таких сапожек во сне не носила...»

«Когда я вывихнул ступню, сорвавшись в шурфе со скользкой лестницы из жердей, начальству стало ясно, что я прохромаю долго, и так как без дела сидеть было нельзя, меня перевели помощником к нашему столяру Адаму Фризоргеру, чему мы оба – и Фризоргер и я – были очень рады…»

Русского поэта и писателя, узника сталинских лагерей Варлама Тихоновича Шаламова критики называют «Достоевским XX века». Его литература – страшное свидетельство советской истории. Исповедальная проза Шаламова трагедийна по своей природе, поэзия проникнута библейскими мотивами.

«...– Микробов ты пьешь, голубушка, микробов. С водой-то. Миллиончика два тяпнешь – и порядок. На закуску! – Отец и сын опять не могли удержаться от смеха. Зоя (жена) пошла в куть за сковородником.

– Гляди суда! – закричал Андрей. Подбежал с кружкой к микроскопу, долго настраивал прибор, капнул на зеркальный кружок капельку воды, приложился к трубе и, наверно, минуты две, еле дыша, смотрел.

Сын стоял за ним – смерть как хотелось тоже глянуть...»

«...Прочитал Моня, что вечный двигатель невозможен… Прочитал, что многие и многие пытались все же изобрести такой двигатель… Посмотрел внимательно рисунки тех „вечных двигателей“, какие – в разные времена – предлагались… И задумался. Что трение там, законы механики – он все это пропустил, а сразу с головой ушел в изобретение такого „вечного двигателя“, какого еще не было. Он почему-то не поверил, что такой двигатель невозможен. Как-то так бывало с ним, что на всякие трезвые мысли… от всяких трезвых мыслей он с пренебрежением отмахивался и думал свое: „Да ладно, будут тут мне…“ И теперь он тоже думал: „Да ну!.. Что значит – невозможен?“»

«Его и звали-то – не Алеша, он был Костя Валиков, но все в деревне звали его Алешей Бесконвойным. А звали его так вот за что: за редкую в наши дни безответственность, неуправляемость...»

«Маленькая девочка, ее звали Верочка, тяжело заболела. Папа ее, Федор Кузьмич, мужчина в годах, лишился сна и покоя. Это был его поздний ребенок, последний теперь, он без памяти любил девочку. Такая была игрунья, все играла с папой, с рук не слезала, когда он бывал дома, теребила его волосы, хотела надеть на свой носик-кнопку папины очки… И вот – заболела...»

«Еще в то благодатное время, когда Мерзляков работал конюхом и в самодельной крупорушке – большой консервной банке с пробитым дном на манер сита – можно было приготовить из овса, полученного для лошадей, крупу для людей, варить кашу и этим горьким горячим месивом заглушать, утишать голод, еще тогда он думал над одним простым вопросом…»

«От голода наша зависть была тупа и бессильна, как каждое из наших чувств. У нас не было силы на чувства, на то, чтобы искать работу полегче, чтобы ходить, спрашивать, просить… Мы завидовали только знакомым, тем, вместе с которыми мы явились в этот мир, тем, кому удалось попасть на работу в контору, в больницу, в конюшню – там не было многочасового тяжелого физического труда, прославленного на фронтонах всех ворот как дело доблести и геройства…»

«… Снаряжать мину Бритвин принялся сам. Рядом на шинели уже лежал найденный ночью у Маслакова полуметровый обрезок бикфордова шнура и желтый цилиндрик взрывателя.

Впрочем, начинить мину было несложно. Спустя десять минут Бритвин засыпал полбидона аммонитом, бережно укрепил в его середине взрыватель, конец шнура выпустил через край.

– Гореть будет ровно пятьдесят секунд. Значит, надо поджечь, метров тридцать не доезжая моста.

Наверно, для лучшей детонации, что ли, он вытащил из кармана гранату – желтое немецкое «яичко» с пояском – и тоже укрепил ее в середине. Потом по самую крышку набил бидон аммонитом.

– Вот и готово! На середине моста с воза – вэк! И кнутом по коню. Пока полицаи опомнятся, рванет за милую душу. …»

«История эта началась в исправительно-трудовом лагере, севернее города Н., в местах прекрасных и строгих.

Был вечер после трудового дня.

Люди собрались в клубе…»

«…Закурили… Малость поговорили о том о сем – нарочно не о Журавлеве. Потом Глеб раза два посмотрел в сторону избы бабки Агафьи Журавлевой. Спросил:

– Гости к бабке Агафье приехали?

– Кандидаты!

– Кандидаты? – удивился Глеб. – О-о!.. Голой рукой не возьмешь.

Мужики посмеялись: мол, кто не возьмет, а кто может и взять. И посматривали с нетерпением на Глеба.

– Ну, пошли попроведаем кандидатов, – скромно сказал Глеб.

И пошли…»

«Жена называла его – Чудик. Иногда ласково.

Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории – мелкие, впрочем, но досадные.

Вот эпизоды одной его поездки...»

«…Впереди отмахивал крупный, грудастый, с паленой мордой… Уже только метров пятнадцать-двадцать отделяло его от саней. Ивана поразило несходство волка с овчаркой. Раньше он волков так близко не видел и считал, что это что-то вроде овчарки, только крупнее. А сейчас Иван понял, что волк – это волк, зверь. Самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить: страх, ласка, неожиданный окрик человека. Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал… Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост…»

«...Сашку затрясло. Может, оттого он так остро почувствовал в то утро обиду, что последнее время наладился жить хорошо, мирно, забыл даже, когда и выпивал… И оттого еще, что держал в руке маленькую родную руку дочери… Это при дочери его так! Но он не знал, что делать. Тут бы пожать плечами, повернуться и уйти к черту. Тетя-то уж больно того – несгибаемая. Может, она и поняла, что обозналась, но не станет же она, в самом деле, извиняться перед кем попало. С какой стати?

– Где у вас директор? – самое сильное, что пришло Сашке на ум...»

«Деду было семьдесят три, Петьке, внуку, – тринадцать. Дед был сухой и нервный и страдал глухотой. Петька, не по возрасту самостоятельный и длинный, был стыдлив и упрям. Они дружили.

Больше всего на свете они любили кино. Половина дедовой пенсии уходила на билеты...»

«…Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно – поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь – милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать.

– Зачем же, Семка? – спрашивали.

– Затем, что так – хоть какой-то смысл есть. Я вот нарежусь, так? И неделю хожу – вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас… Тьфу!…»

Под пером выдающегося писателя Василия Макаровича Шукшина (1929–1974) оживает целая галерея образов русского характера. Герои его рассказов – странные непутевые люди, чудаки, мечтатели-мудрецы, живые и естественные, иногда стихийно бунтующие. Именно в этом протесте автор видит проявление духовного начала, но не идеализирует своих героев.

Книга представляет собой наиболее полное собрание рассказов В. М. Шукшина – настоящих шедевров русской литературы.

«…На другой день Васёка принес в кузницу какую-то штукенцию с кулак величиной, завернутую в тряпку.

– Вот.

Кузнец развернул тряпку… и положил на огромную ладонь человечка, вырезанного из дерева. Человечек сидел на бревне, опершись руками на колени. Голову опустил на руки; лица не видно. На спине человечка, под ситцевой рубахой – синей, с белыми горошинами – торчат острые лопатки. Худой, руки черные, волосы лохматые, с подпалинами. Рубаха тоже прожжена в нескольких местах. Шея тонкая и жилистая.

Кузнец долго разглядывал его.

– Смолокур, – сказал он…»

Через короткую сказку раскрывается символический язык сказки. Тайна сказки привлекает, ее мы чувствуем. Прописывая образы героев и символов, мы приглашаем заглянуть в потаённое себя самих через сказку, увидеть сакральную глубину. Читая ребенку сказку сразу на двух языках, вы даете ему возможность чувствовать главное в незнакомом языке, брать новый язык в обход ума и легко познавать истины жизни. Книга удобна для обучения языку и незаменима для детей, у кого с рождения в семье сразу два языка. Серия сказок для детей. Благодаря краткости сказки доступны для самого раннего возраста. Для взрослого ума дан вариант интерпретации сакральных смыслов. Сказка рассказана также в коуч-формате для познания себя в тонких измерениях. Словарь образов и символов очищает зрение и привлекает к размышлению о привычных вещах в своей жизни, важность которых мы перестали замечать.

Здравствуйте друзья, долгих лет вам в радости. Эта книга соткана из сотен живых картин, тысячи чудесных мгновений. С ней вы побываете в самых дальних уголках земли и своего сознания. Научитесь видеть то, на что не обращали внимание. В ней сокрыты глубины нашего сознания и то, чем мы пренебрегаем. После прочтения стихов вы сами не только научитесь писать стихи хайку на двух языках и начнёте видеть сами живые картины.Книга на двух языках для того, чтобы раскрыть миру русские души и принцип их работы.Также книга выйдет в аудио-формате и в музыкальной аранжировке как музыкальный альбом. Точнее он уже вышел 2017 году и находится в нашем фан-клубе.

Константин Николаевич Батюшков – один из основоположников и ключевых представителей русской романтической традиции начала XIX века. Его творчество оказало влияние даже на Александра Сергеевича Пушкина.

Его поэзия стала отправной точкой для многих других поэтов и писателей, которые ей вдохновлялись. Наравне с другими великими он смог изменить русскую поэтическую речь и придать языку такую гибкость и гармонию, каких прежде не знала отечественная поэзия.

Мастерство и красота формы, неожиданность и чистота языка, совершенство стиля – главное достоинство стихотворений Батюшкова.

А. С. Пушкин – великий русский писатель. Всё его творчество – блестящий пример безупречного слога и вкуса. Но главная его заслуга в том, что он сумел отразить архетип русского человека. В «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина» Пушкин рассказал о самых обыкновенных людях, которые принадлежат к разным сословиям, но вместе представляют все грани национального русского характера – острый ум, умение любить и сопереживать, благородство, стойкость духа и даже лукавость и хитроватость, присущие героям народных сказок.

Для старшего школьного возраста.

«Красный цветок» – один из наиболее известных рассказов Гаршина. Герой его, психически больной человек, борется с мировым злом, воплотившимся в красном цветке в саду психиатрической больницы.

В сборник также вошли: единственное крупное произведение писателя – повесть «Надежда Николаевна»; рассказы, посвященные войне: «Четыре дня», «Денщик и офицер», «Из воспоминаний рядового Иванова» – и другие произведения.

Повесть «Записки из Мертвого дома» во многом автобиографична. В ней Федор Достоевский (1821–1881) художественно осмыслил четыре года каторги в Омском остроге, куда был сослан по делу петрашевцев.

Произведение рассказывает о жизни арестантов, их характерах, судьбах и внутреннем мире. Через взгляд главного героя, дворянина Александра Горянчикова, осужденного за убийство жены, читатель знакомится с суровой реальностью каторжного быта. Насилие здесь становится нормой, а тяжелый труд ломает даже сильных духом.

Книга оказала огромное влияние на русскую литературу, став одним из первых произведений о тюремной жизни.

Предлагаем вашему вниманию книгу из серии «Библиотека Златоуста». Серия включает адаптированные тексты для 5 уровней владения русским языком: произведения классиков русской литературы, современных писателей, публицистов, журналистов, а также киносценарии. Уровни ориентируются на лексические минимумы, разработанные для Российской государственной системы тестирования по русскому языку. Каждый выпуск снабжён вопросами, заданиями и словарём, в который вошли слова, выходящие за пределы минимума.

Обнажённая молоденькая девушка после купания нагишом вышла на берег реки. Полнолунье, к диску луны подходят тучи. До сильной грозы остаётся минута. Рядом на берегу её дожидается конь на котором она приехала.

Она и так короткая, прочитаете все за дюжину теплых, хорошо сопровождающих время, минут

Понятие «золотой век русской поэзии» обычно связывают с первыми десятилетиями XIX века – периодом ее небывалого расцвета. Это выражение использовал П. А. Плетнев, назвав В. А. Жуковского первым в блистательной плеяде поэтов – современников и друзей А. С. Пушкина. Открытия в области поэтического языка, преодоление отживших эстетических требований были связаны с потребностью расширить потенциал лирики, обратившейся к миру частного человека – его переживаниям, его повседневным заботам или гражданским устремлениям. Поэзия обрела возможность раскрыть недоступное ей прежде многообразие мира, она стала высоким искусством. Совершенство формы, точность выбранного слова, оригинальность мысли и образов – критерии, которые сложились в русской поэзии в начале XIX века и которые надолго вперед определили ее развитие. В сборник вошли стихотворения В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, Д. В. Давыдова, К. Н. Батюшкова, К. Ф. Рылеева, B. К. Кюхельбекера, А. И. Одоевского, П. А. Вяземского, Е. А. Баратынского, A. А. Дельвига, Н. М. Языкова, Д. В. Веневитинова, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева. Каждый из них шел в поэзии своим путем, оставив нам прекрасные образцы стихотворного искусства.