Скачать книги жанра Литература 19 века
Князь Адам Чарторижский (1770—1861) – польский и российский государственный деятель, с 1804 по 1806 год был министром иностранных дел России. Входил в ближайшее окружение Александра I, и именно этому времени – в основном – посвящены воспоминания и письма, собранные в настоящем издании.
В этой книге все интересно и важно – и сообщаемые автором факты, и сам автор в своих суждениях о них. Среди мемуарной литературы XIX века эта книга, бесспорно, занимает видное место.
Вниманию читателя, возможно, уже знакомого с героями и событиями романа «Могикане Парижа», предлагается продолжение – роман «Сальватор». В этой книге Дюма ярко и мастерски, в жанре «физиологического очерка», рисует портрет политической жизни Франции 1827 года. Король бессилен и равнодушен. Министры цепляются за власть. Полиция повсюду засылает своих провокаторов, затевает уголовные процессы против политических противников режима. Все эти события происходили на глазах Дюма в 1827—1830 годах. Впоследствии в своих «Мемуарах» он писал: «Я видел тех, которые совершали революцию 1830 года, и они видели меня в своих рядах… Люди, совершившие революцию 1830 года, олицетворяли собой пылкую юность героического пролетариата; они не только разжигали пожар, но и тушили пламя своей кровью».
Джером К. Джером, которого мы еще не знали!
Забудьте о «Троих в лодке», забудьте об уморительных «Леди и джентльменах».
Самый прославленный писатель-юморист Великобритании выступает в этой книге как автор трогательных, а подчас и печальных, лиричных историй о любви и семейной жизни и даже… самого настоящего увлекательного детектива!
Некоторые из этих произведений издавались и раньше, но большинство публикуется на русском языке впервые!
Джером К. Джером – писатель, которого будут с наслаждением читать всегда. И не в последнюю очередь это относится именно к его прелестным рассказам!..
«…Контракт был подписан легкомысленно; но ещё раньше, чем девушка достигла полного расцвета, она наполнила собой большую часть жизни Джона Хольдена. Для неё и для старой ведьмы – её матери – он снял маленький дом, из которого открывался вид на обнесённый красными стенами город. Когда ноготки зацвели у фонтана во дворе, когда Амира устроилась сообразно своим понятиям о комфорте, а её мать перестала ворчать на неудобства кухни, на дальность расстояния от рынка и вообще на разные домашние дела – он сделал открытие, что этот дом стал для него родным. Каждый мог и днём, и ночью войти в его бунгало холостяка, и жизнь, которую он вёл там, имела мало прелести…»
«Ужин в чубаре Дхуини Бхагата закончился, и старые жрецы курили или перебирали чётки. Вышел маленький голый ребёнок с широко открытым ртом, с пучком ноготков в одной руке и связкой сушёного табака в другой. Он попробовал встать на колени и поклониться Гобинду, но так как был очень толст, то упал вперёд на свою бритую головку и покатился в сторону, барахтаясь и задыхаясь, причём ноготки отлетели в одну сторону, а табак в другую. Гобинд рассмеялся, поставил мальчика на ноги и, приняв табак, благословил цветы…»
«Финдлейсон, инженер, служивший в департаменте общественных работ, мечтал по окончании возложенной на него работы получить повышение – по крайней мере, должность инспектора; друзья говорили, что он заслуживает большей награды, чем та, которая представлялась ему в его мечтах. В течение трех лет он переносил жару и холод, разочарования и неудобства, опасности и болезни и ответственность, слишком тяжелую для одной пары плеч; за это время большой мост у Каши через Ганг вырастал под его наблюдением день за днем. Теперь, если все пойдет хорошо, менее чем через три месяца его превосходительство, вице-король, откроет мост, архиепископ благословит его, первый поезд с солдатами пройдет по нему и будут произнесены торжественные речи…»
«Дети стояли подле калитки в далекий лес, когда услышали веселый голос, певший песню о Риме. Не говоря ни слова, они кинулись к своей любимой лазейке, пробрались сквозь чащу и чуть не натолкнулись на сойку, которая что-то клевала из руки Пека…»
«Следующий день был, как дети называли, день «дикой свободы»! Их отец и мать отправились в гости; мисс Блек поехала кататься на велосипеде; Уна и Ден оставались одни до восьми часов.
Вежливо проводив своих милых родителей и свою дорогую наставницу, они от садовника получили капустный лист, полный смородины, а от кухарки Елены чаю. Смородину они съели, чтобы как-нибудь не раздавить ягод, и решили отдать капустный лист трем коровам, пасшимся подле театра, но по дороге на луг нашли мертвого ежа, которого были обязаны похоронить, и лист оказался им крайне необходимым для этой цели…»
«Одним из многочисленных проклятий нашей жизни в Индии является недостаток атмосферы, в том смысле, в каком понимают её художники. Нет сколько-нибудь заметных полутонов. Люди выступают резко и грубо, и нечем их смягчить, и не с чем их сравнить. Они делают своё дело, и в конце концов проникаются мыслью, что нет ничего, кроме их дела, и нет ничего выше их дела, и что они-то и есть те самые винты, на которых вертится вся администрация…»
«Никто не узнает всей правды, хотя женщины передают эту историю шёпотом друг другу после бала, когда убирают на ночь свои косы и сравнивают списки своих жертв. Мужчины не могут, конечно, присутствовать при этом, а потому и те и другие толкуют её по-своему.
Никогда не хвали сестре сестру в надежде, что эти похвалы принесут тебе со временем выгоду. Сестры – прежде всего женщины, а потом уже сестры; ты этим только повредишь себе…»
«Мяч для игры в поло был истёртый, исцарапанный, облупленный. Он лежал на полочке у камина, среди чубуков, которые чистил Имам-Дин, кхитмагар.
– Нужен этот мяч рождённому небом? – почтительно спросил Имам-Дин…»
«…Никогда снова не вернутся те долгие, тихие вечера, во время которых Орзирис, слегка насвистывая, походкой врача-хирурга расхаживал между своими пленниками; Леройд сидел в нише, давая ему мудрые советы относительно ухода за собаками, а Мельваней, свесив ноги с искривленного сука дерева, как бы благословляя, размахивал над нашими головами своими сапожищами и восхищал нас то военными и любовными рассказами, то отчетами о своих удивительных приключениях в различных городах и среди различных людей…»
«Айя, хамаль и Мита, грязный, толстый мальчуган в красном с золотом тюрбане, уложили Понча в постель. Юди, уже закрытая занавесками от москитов, почти засыпала. Пончу было позволено не ложиться до обеда. Многие привилегии были даны Пончу за последние десять дней. Много доброты и снисходительности проявляли окружающие ко всем его шумным и беспокойным выходкам. Теперь он сидел на краю постели и преспокойно болтал голыми ногами…»
«Из всех колёс государственной службы, которые вращаются индийским правительством, нет ни одного более важного, чем колесо лесного департамента. Древонасаждение целой Индии находится «в его руках» или, вернее сказать, будет находиться, когда у правительства окажутся нужные для этого деньги…»
«Комната стала голубой от дыма трех трубок и сигары. В Индии начался сезон отпусков, и первым плодом его по эту сторону канала был «Тик» Буало из 45-го бенгальского кавалерийского полка, который зашёл ко мне после трехлетнего отсутствия поболтать обо всем, что случилось с нами за это время. Судьба, которая отлично все устраивает, послала на ту же самую лестницу и в тот же самый час Инфанта, только что приехавшего из Верхней Бирмы, и они, взглянув вместе с Буало из моего окна, увидели шедшего по улице Невина, служившего незадолго перед тем в полку гурков, который участвовал в экспедиции в Чёрные Горы…»
«Я был чрезвычайно нелюдим с самого детства. Помню, даже гордился тем, что держусь от всех в стороне и ни в чьем обществе не нуждаюсь. Могу прибавить, что не имел ни друзей, ни знакомых – постоянных, хороших знакомых. Впервые я познал, что такое дружба и любовь лишь тогда, когда встретился с той, которая стала моей женой и матерью моих детей.
За всю свою юность я только с одним сверстником находился в сравнительно хороших отношениях. Это был Р. Норсмаур, с которым мне пришлось учиться вместе. Тут же добавлю, что происходил он от шотландского дворянского рода, – а это давало ему право на титул эсквайра, – и обладал небольшим поместьем в Граден-Истере, в северной части побережья Немецкого моря…»