Скачать книги жанра Литература 19 века
В повести В.Т. Нарежный изображает «нравственную физиономию» провинциального дворянства, его семейно-бытового уклада, грубого невежества, бессмысленных интересов, заполняющих пустоту его жизни.
«На величественных берегах моря Варяжского, там, где вечно юные сосны смотрятся в струи Невы кроткие, в отдалении от пышного града Петрова и вечного грохота, по стогнам его звучащего, при склонении солнца багряного с неба светлого в волны румяные, часто люблю я наслаждаться красотой земли и неба великолепием, склонясь под тень дерев высоких и обращая в мыслях времена протекшие.
Там иногда сонм друзей моих и прелестных дев земли Русской окружает меня. Кроткое пение их разливается по берегу и, журча вдали среди кустов зеленых, теряется в пространстве воздуха…»
«Лето стояло ведреное и знойное. Однажды, в самый полдень жаркого июльского дня, Иван Семенович сидел на скамейке у своей дачки, как вдруг над сосновым лесом в направлении деревни Колотилова показалась струя дыма. Она поднялась как-то внезапно. Иван Семенович не успел еще отдать себе ясного отчета в ее значении, как огромный столб уже вился, и клубился, казалось, совсем близко, вплоть за лесом, поднимаясь все выше и выше в раскаленной синеве неба и как будто заглядывая из-за леса в тихую улицу Раскатова…»
«Публика справедливо скучает антикритиками, еще более возражениями на них, где дело идет всегда об оскорбленном самолюбии сочинителей, а не об истине, и я никогда бы не отвечал на грубую, неприличную антикритику г-на В. У., напечатанную в 1-м нумере «Телеграфа» 1829 г., но раздражительность антикритика, вероятно переводчика комедии «Севильский цирюльник», или его друга, который позволил себе совсем нелитературные выходки и, наконец, невероятную выдумку, принуждает меня сказать несколько слов и подтвердить их доказательствами…»
«В „Русском вестнике“ напечатан небольшой роман, или повесть, или рассказ о жизни деревенской девушки до замужества, под названием „В стороне от большого света“, сочинения Юлии Жадовской…»
«В старые годы, то есть в годы молодости и зрелого возраста, я совсем не знал ни раннего весеннего, ни позднего осеннего уженья; под словом позднего я разумею не только сентябрь, но весь октябрь и начало ноября – одним словом, все то время, покуда не покроются крепким льдом пруды и реки. Будучи страстным ружейным охотником, я обыкновенно еще в исходе августа, в самом разгаре окуневого клева, оставлял удочку до будущей весны…»
«Въ пятницу 25–го сентября умеръ нашъ другъ и сотрудникъ Аполлонъ Александровичъ Григоревъ.
Потеря его для насъ велика и незамѣнима. Многое еще не досказано имъ; многое, высказанное мимоходомъ, не получило достодолжнаго развитiя.
Чтобы понять и вѣрно оцѣнить жизнь и литературную дѣятельность Григорьева, надо уяснить себѣ его основныя воззрѣнiя, или, вѣрнѣе и лучше, вѣрованiя. Мнѣ кажется я не ошибусь, если скажу, что основой его личности была полная, безъ поворота, вѣра въ жизнь и вѣра въ искусство, какъ въ одно изъ главнѣйшихъ выраженiй жизни. Вѣра въ жизнь во всѣхъ ея проявленiяхъ; въ жизнь безустанно развивающуюся, по своимъ основнымъ извѣчнымъ законамъ; въ жизнь, которую нельзя затиснуть въ рамку никакой – какъ – бы умна она ни была – теорiи; въ вѣчно юную и любящую, постоянно обманывающую строгiя, но сухiя выкладки ума, – въ то, что покойный называлъ иронiей жизни…»
Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Я помню себя очень рано, с полуторагодового возраста. Это, конечно, покажется невероятным каждому, но, право, я ничего не преувеличиваю. Мать моя всегда изумлялась моей памяти, когда я ей рассказывала какой-нибудь случай, поразивший меня в детстве, и всегда сознавалась в верности моего рассказа. Самое первое мое воспоминание – то, что я чуть-чуть не выпала из окна, куда посадила меня одна из моих тетушек, чтобы смотреть на иллюминацию. Окно было закрыто persienne, которая не открывалась уже несколько лет, ее задерживал снаружи камень. Тут вдруг камень этот свалился, и persienne растворилась, – едва только тетушка успела схватить меня, и я хорошо помню свои слезы от испуга и ужас тетки. Происходило это в городе Сен-Миеле, где жили тогда мои родители…»
Содержание статей о Пушкине шире их названия. Белинский в сущности, дал историю всей русской литературы до Пушкина и показал становление ее художественного реализма. Наряду с раскрытием значения творчества Пушкина Белинский дал блестящие оценки и таким крупнейшим писателям и поэтам допушкинской поры, как Державин, Карамзин, Жуковский, Батюшков. Статьи о Пушкине – до сих пор непревзойденный образец сочетания исторической и эстетической критики.
Подлинной вершиной всего пушкинского цикла являются восьмая и девятая статьи, в которых разбирается «Евгений Онегин». Это до сих пор во многих отношениях – лучшее из всего написанного о романе Пушкина.
Социологическая трактовка Пушкина наиболее ярко проявилась в статьях об «Евгении Онегине». Подчеркивая гуманизм и народность Пушкина, Белинский указывал на их сословно-классовую основу: «Он нападает в этом классе на все, что противоречит гуманности, но принцип класса для него – вечная истина. И потому в самой сатире его так много любви, самое отрицание его так часто похоже на одобрение и на любование».
Проблема литературной обработки фольклорного материала связана у Белинского с общей концепцией развития художественного сознания. Подделаться под дух фольклорного произведения невозможно, так как невозможно искусственно восстановить предшествующие формы художественного сознания. Отсюда отрицательное отношение критика не только к произведению П. Ершова, но и к сказкам Пушкина.
«…Вот, например, сколько шуму произвело появление Казака Луганского! Думали, что это и невесть что такое, между тем как это ровно ничего; думали, что это необыкновенный художник, которому суждено создать народную литературу, между тем как это просто балагур, иногда довольно забавный, иногда слишком скучный, нередко уморительно веселый и часто приторно натянутый. Вся его генияльность состоит в том, что он умеет кстати употреблять выражения, взятые из русских сказок; но творчества у него нет и не бывало; ибо уже одна его замашка переделывать на свой лад народные сказки достаточно доказывает, что искусство не его дело…»
«…внешний биографический материал хотя и занял в «Материалах» свое, надлежащее место, но не стал для автора важнейшим. На первое место в общей картине, нарисованной биографом, выдвинулась внутренняя творческая биография Пушкина, воссоздание динамики его творческого процесса, путь развития и углубления его исторической и художественной мысли, картина постоянного, сложного взаимодействия между мыслью Пушкина и окружающей действительностью. Пушкин предстал в изображении Анненкова как художник-мыслитель, вся внутренняя жизнь и творческая работа которого были неотделимы от реальной жизни и событий его времени…»
«Лирика обладает одним несомненным преимуществом перед другими родами поэзии: она лучше всего освещает нам личный мир поэта, ту сферу, которую выделяет для него в широком Божьем мире его темперамент, обстановка, симпатии, верования; она показывает степень отзывчивости поэта; т.е. его способности переживать разнородные душевные состояния: она часто открывает нам уголки поэтической деятельности, где живут не оформившиеся еще образы, задатки для определенных фигур эпоса и драмы. В эпосе и драме образы становятся разнообразнее и пестрее, но вместе с тем славятся объективнее, особенно в драме…»
«Первые шаги в изучении теории словесности – так озаглавил я тот небольшой реферат, который отдаю сегодня на ваше обсуждение. Выбор темы объясняется следующим соображением. В педагогическом деле, мне кажется, всего интереснее изучение критических (решающих) моментов преподавания, к таким все мы в своей области, конечно, отнесем и первые шаги в изучении теории словесности. Начало обучения предмету или даже самостоятельному отделу предмета бывает почти всегда крайне трудным, темным и вместе с тем критическим – трудно ученику, трудно и учителю, хотя гр. Толстой и утверждает, что эти две трудности в преподавании обыкновенно обратно пропорциональны…»
«Из самых осведомленных источников известно, что Г<осу>д<а>рь очень жалел о произнесенных им словах в ответ на поздравления земских депутаций и долго сетовал на свою горячность, причиной которой по некоторым сведениям (чрез о<тца> Дернова) был отставленный теперь министр внутр<енних> дел (и слава Богу, что отставлен: лихом поминать не надо, а добром помянуть нельзя) Дурново. Он будто бы выставил некоторые из адресов в самом ненавистном свете и тем раздражил г-дря, выливших это раздражение в известных, столь всех поразивших своею необычностью выражениях…»