огромном пространстве пустой белой комнаты тишина давила на каждый угол, словно исходила из самих стен. Не было ни мебели,
ни дверей, ни источников света – но не было и темноты. Пространство гудело пронзительной тишиной, нарушаемой лишь мягким шорохом двух фигур, сидевших на безупречно чистом полу. Они сидели, скрестив ноги и смотрели друг на друга, наклонив головы в тихом разговоре.
Один из них, любопытный наблюдатель с мягким нравом, был в покое, несмотря на пустоту вокруг них. Другой же суетился, беспокойные руки барабанили по невидимым поверхностям. Непрекращающийся поток болтовни лился из его уст, временами тревожный, временами хвастливый и всегда неуместный. Наблюдатель терпеливо слушал, но говорил очень мало, не перебивая.
«Как ты думаешь, что она имела в виду, когда сказала это?» – внезапно спросил ерзающий, нарушая тишину. «Может быть, она была расстроена? Или, что еще хуже, разочарована. Да, она, должно быть, была разочарована. О, мне следует позвонить ей. Или… нет. Слишком поздно. А что, если она…»
«Тсс», – тихо сказал наблюдатель, поднимая руку.
Нервничающая фигура остановилась, но лишь на мгновение. «Но ты не понимаешь! Если я не разберусь, может случиться что-то плохое.
Помнишь, тот раз, когда я ничего не сказал? Это была катастрофа. Я должен…»
Наблюдатель наклонил голову и изучил говорящего, который казался таким неестественно оживленным. Его движения не соответствовали безмятежности белой комнаты. Они выглядели как карикатура, нарисованная наспех в мире, созданном для тишины. Губы наблюдателя изогнулись в едва уловимой улыбке, как будто он разгадал загадку, над которой еще даже не размышлял.
Именно тогда он заметил нечто странное. Он говорил один за обоих собеседников с непринужденной плавностью, как будто его заботил