Они сидели в ресторане. Четверо. Обедали и говорили.
Трое встречались с девушками, которые были близки с ними из-за небольших и редких, но денег. Выбор у девушек тоже был, но… Им было это удобно и… Так совпало.
У троих после второго блюда обязательным был сок из сельдерея и еще чего-то повышающего. Вяло обсудив курс доллара, нефть и азиатские рынки, трое стали обсуждать своих, как они думали, женщин. Маленькую грудь одной. Странные повадки другой. У третьей был обнаружен некий недостаток в фигуре и… это уже не важно, какой. По их общему мнению, он был…
Ну, так принято. У них, у троих.
Им нравились женщины, с которыми они редко бывали близки, но говорить об этом в их компании было не принято, и это противоречило образу мачо.
Так… Заведено…
Они очень хотели, чтобы женщины их любили, и думали, что так оно и есть, но…
Их не любили.
Им очень хотелось, чтобы женщин в их жизни было больше…
Но у каждого была на тот момент только одна, хотя декларировалось иное…
Каждому хотелось подругу другого… Но им это было не по силам.
Так они убеждали себя, что они самцы.
Четвертый молчал и пил свой томатный сок. Говорят, томатный сок снижает давление.
Он вспоминал трех и думал о четвертой, которую все считали неприступной.
Он увидит ее вечером. Сегодня. И завтра. У себя дома.
Ему не казалась маленькой грудь первой.
Вторая никогда не устраивала ему истерик.
У третьей, по его мнению, была безупречная фигура.
Троим в ресторане он об этом не скажет…
Было холодно.
До окончания ремонта моей машины оставалось не менее двух часов. Я ничего не ел с самого утра.
Спрашиваю механика:
– Где можно поесть поблизости?
Смерив меня взглядом и оценив степень моей всеядности, механик изрек:
– Выйдешь – иди сразу налево, через сто метров увидишь кафе, одноэтажный такой шалман, но надписи на нем никакой нет. Не промахнешься, там вокруг только гаражи.
Иду.
Вижу слева одноэтажное строение с крыльцом.
Захожу.
Меня встретил пожилой мужчина, морщины на лице которого впитали жаркое солнце гор и ледяную воду горных рек.
– У вас можно что-нибудь поесть? – осторожно спросил я.
– Прахади, дарагой! – сказал хриплым голосом от множества выкуренных за долгую жизнь сигарет и, указав рукой на открытую дверь в другое помещение, пригласил меня пожилой горец.
За дверью меня встретила большая малоосвещенная комната, где стояло несколько деревянных столов. Где-то справа яркий свет в раздаточном окошке и слабо различимый в глубине этого освещенного окна силуэт женщины в черном одеянии – вот все, что я смог разглядеть. Из глубины сумеречной комнаты появился крепкий худой парень с бородой и черными, как смоль, коротко подстриженными волосами.
– Что хотите покушать? – тихо спросил меня.
– А что есть? – еще тише, чем он, спросил я.
– Суп есть, домашний, харчо, хинкали, лобио – это фасоль, и можем вам шашлык пожарить, если падаждете, – с совсем легким акцентом на последнем слове рассказал мне короткое меню заведения молодой горец.
– Буду суп и лобио, – выбрал я.
– Хорошо, присаживайтесь, я вам хлеб сейчас принесу, – и ушел.
Я подошел к единственному светлому месту в этом помещении, интуитивно стремясь к свету в незнакомом месте. К окну, за которым стояла женщина в черном и наливала в большую глиняную тарелку суп для меня.
– Здравствуйте.
Она посмотрела на меня и ответила мне несколькими фразами, но не по-русски. Протянула мне тарелку.
– Давайте, я вам принесу, – это где-то сбоку сказал неслышно подошедший парень с бородой, держа в руке тарелку с хлебом, за которым он ушел, и столовые приборы.
– Спасибо, я сам! – отказался от его услуг я. Делая что-то сам, я хотел почувствовать это место.
Он проводил меня к столу. Я поставил тарелку на стол, а он положил ложку, вилку и нож рядом, а хлеб – в центре стола.
Я с любопытством посмотрел на суп и замер в долгой паузе, прикоснувшись к холоду металлической ложки.
– Будете пить что-нибудь? – вывел меня из ступора своим вопросом парень с бородой.
– Чай.
– С чабрецом будете?
– Да.
Он ушел за чаем, а я медленно зачерпнул первую ложку супа.
Я ожидал от супа в этом месте все, что угодно, но только не такого насыщенного, обжигающего перцем, согревающего вкуса. Я даже забыл про хлеб и вспомнил о нем только на второй половине тарелки.