Чёрный человек склонился над ребёнком, быстро прикоснулся к вспотевшему лбу чёрной своей рукой и также быстро вытер намокшие пальцы о белую марлю.
– Я умру? – голос мальчика, слабый и болезненный, прозвучал тихо, почти на слышно.
Человек задумчиво посмотрел на застывшие фигуры родителей, снял чёрные перчатки и бросил их в утилизатор.
– Мне нужно время, – сказал чёрный человек, закашлялся и поднял на колени чёрный докторский чемоданчик.
Поискав что-то внутри и вынул тонкий прямоугольник дополнительной памяти, прижал к своему выбритому виску. Полоска на блоке моргнула десятком огоньков, и человек на несколько мгновений замер, закатил глаза, словно собирался упасть в обморок. Но не упал. Ещё мгновение, чтобы прийти в себя, и зазвучал бодрый, неуместно жизнеутверждающий голос:
– Детальные анализы будут готовы завтра, а пока я могу уверенно говорить, что это чума.
Мать мальчика вскрикнула и закрыла лицо руками. Её тонкие белые пальцы задрожали, поплыли в полумраке комнаты. Голова безвольно склонилась на грудь, плечи мелко затряслись. Отец обнял плачущую жену, и худое его лицо стало напоминать обтянутый старой жёлтой кожей череп. Крепче прижав к себе женщину, мужчина неловким жестом взъерошил свои короткие волосы и спросил:
– Вы уверены, доктор?
Доктор кивнул. Отключил прижатый к виску блок и, поднявшись с постели умирающего ребёнка, стал собирать приборы и инструменты. Не отрываясь от своего занятия и не глядя на стоящих рядом родителей мальчика, тихо сказал:
– Мне очень жаль так много детей… Мы ничего не можем поделать. Не знаем, откуда взялась эта чума и почему только дети. Вам остаётся надеяться на лучшее и…
Он немного замялся, но всё же продолжил:
– Умирают девять из десяти. Всё возможно… Я уже сообщил в «Память». Они пришлют к вам кого-нибудь сразу, как только смогут. Сейчас… сейчас очень большой спрос на воспоминания.
Неуклюже поклонившись, доктор стал выходить из комнаты, но в последнее мгновение остановился и спросил:
– Я заметил, что мальчик не усовершенствован. Сейчас уже поздно делать операцию, но, возможно, вы решитесь на прямой контакт. Знаю, это необратимо, и вернуть память будет уже невозможно, но… но… вы понимаете… мальчику не выжить, а последние часы могут быть крайне мучительны.
Не дождавшись реакции родителей, доктор вышел из комнаты. В глубине квартиры щёлкнула входная дверь. Женщина вздрогнула и стала вдруг суетливо ходить возле кровати ребёнка. Её руки беспрестанно работали. Она двигала чашки на столике у постели, поправляла одеяло, гладила волосы сына, трогала его за руки, снова переставляла чашки. В этом бесконечном движении её нестерпимая боль близкой утраты немного отдалялась. Ей казалось, что если она будет вот так бесконечно двигаться, пусть даже бессмысленно и многократно повторяя одни и те же движения, то и время замкнётся, и этот момент продлится вечно. Ну, или хотя бы до того момента, пока она сможет двигаться.
Муж с беспокойством наблюдал за ней. Была в этом ритме её заботливого хождения какая-то пугающая основа. Хотя, конечно, он знал, что это. Боль и тревога постепенно, неумолимым селевым потоком сползали в сознании несчастной женщины, выталкивая её в уже совершенно отчётливую заводь безумия. Мужчина подошёл к жене и, обняв за плечи, постарался вывести её из комнаты, но женщина вдруг воспротивилась, попыталась отстраниться.
– Пойдём, нам нужно поговорить, – как можно мягче сказал мужчина, не выпуская из рук сопротивляющуюся жену. – Нам нужно поговорить.
– Нет, нет! – женщина уже всеми силами пыталась вырваться. – Разве ты не видишь? Ему нужна наша помощь, ему плохо, моему мальчику плохо.
Вдруг женщина обмякла, и муж практически вынес её прочь из комнаты.
Мальчик приоткрыл глаза и часто задышал. Начинался приступ. Болезнь почти полностью подчинила ребёнка. Приступы боли сменялись небольшими перерывами, когда мальчик мог управлять собой и своими мыслями. Но как только ему казалось, что болезнь отступила, она снова наваливалась на него всей своей зловонной массой. И масса эта с каждым разом становилась всё тяжелее и тяжелее. Скоро, очень скоро она превратиться в неподъёмную махину, которая раздавит мальчика, лишит его возможности думать, двигаться, дышать.