Поезд поскрипывал и покачивался на стыках, было душно, тесно, неуютно и никак не удавалось задремать хотя бы на полчасика. Алексей в который раз чертыхнул себя за дурацкую ностальгическую затею ехать из Бухареста, где проходил симпозиум кардиологов, до Кишинева поездом через Унгены, те самые, что когда-то для всех советских людей, выезжающих в юго-восточную Европу, были чем-то вроде порожка, переступив который путешественник оказывался в настоящей и такой вожделенной Европе. Впрочем, молодой человек об этом вовсе не задумывался, ибо в силу своего возраста не застал те далекие времена. Нынче же съездить в любую страну старушки-Европы стало так же просто, как крестьянину на мельницу, чтобы смолоть зерно и засветло вернуться домой. Здесь, в Унгенах, меняли то ли колеса, то ли колесные оси вагонов, – Алексей точно не знал этого – словом, отсюда поезд должен был следовать уже по другой колее, которая на восемь с половиной сантиметров шире принятой во всей Европе. Об этом он читал, но никак не мог понять, зачем было прокладывать рельсы без учета общепринятой нормы? Может, это и есть то самое, о чем принято говорить: у России свой, собственный путь, подумал он, усмехнувшись про себя. Вот и сиди, кукуй тут целых полтора часа, пока Россия двинется дальше по единственному, непохожему ни на кого, собственному пути!
Две соседки по купе, румынки, дамы почтенного возраста, не проронившие за все время пути ни единого слова ни по-русски, ни по-румынски, мирно посапывали во сне, никак не реагируя на грохот и громкие голоса, доносившиеся в открытое окно купе.
Половина шестого утра, самое время для вкусного утреннего сна, но, делать нечего, Алексей, отчаявшись продолжить прерванный сон, оделся и вышел на перрон. Вдохнул полные легкие свежего утреннего воздуха, чуть попахивающего речным ветерком. «Откуда бы?» – удивился он и тут же вспомнил, что город стоит на притоке Дуная, реке Прут. Сразу же в голову пришел незамысловатый стишок, которому еще в школьные годы обучила его бабушка, уверяя, что в свою очередь знает его со слов своей бабушки: «Тиса, Сава, Драва, Прут – все они в Дунай текут». Похоже, что в этом пустячке отразилась та пресловутая преемственность поколений, о которой так настойчиво и непрестанно твердила мать с самого его детства. Вообще, увлечение биографиями предков, перечнем их заслуг и регалий, поисками фактов, подтверждающих знатность рода Киселевых, и бесконечные начертания генеалогического древа из простого хобби, как нынче принято говорить, постепенно переросли у нее и, как считал Алексей, деформировались в настоящий фанатизм. Частые разговоры на эту тему порой до такой степени раздражали его, что он не мог сдержаться, срывался, и тогда следовал неизбежный конфликт, выяснение отношений, долгое примирение, словом, чистое занудство. И это при том, что Алексей всегда был внимателен к матери, даже гордился ею, хотя и не испытывал большой сыновней любви. Он часто корил себя за это, но тут уж ничего не поделаешь – старая история…
«И чего это в голову лезет всякая ерунда с утра пораньше? – подумал он. – Наверняка от недосыпа». Алексей тряхнул головой, словно от этого дурные мысли должны были рассыпаться по платформе пограничного городка с забавным названием Унгены, и пошел вдоль поезда. Сновали пограничники, постукивали своими молоточками, как и сто лет назад, железнодорожники, работала какая-то незнакомая техника, извлекая из-под вагонов одни металлические детали, заменяя их другими.
У хвостового вагона неподвижно стояли, обнявшись, две молодые женщины, словно слившись в единую фигуру скорби. Очень хотелось подойти поближе, рассмотреть их – до такой степени это неподвижное объятие показалось необычным, пожалуй, даже тревожным. Но Алексей тактично не стал этого делать и пошел в противоположном направлении. Дойдя до электровоза, он постоял, с любопытством разглядывая мощную машину, что было совсем неудивительно – кроме пригородных московских электричек и мчавшихся без остановки вдоль дачных платформ поездов дальнего следования, он толком-то никогда так близко не видел современных электровозов, поскольку обычно передвигался по миру на самолетах. А в этот раз решил по пути домой заехать к своему институтскому другу Сереже, с которым шесть лет проучился в медицинском в одной группе. Отец Сергея, офицер, после выхода в отставку вернулся в Кишинев, откуда был родом, и где у семьи была квартира, и Сергей, получив диплом врача, тоже уехал и обосновался в Молдавии. С тех пор прошло восемь лет, и все это время молодые люди не виделись, а только переписывались – сначала посылали друг другу письма, позже стали общаться по электронной почте. Алексею никак не удавалось собраться и поехать к другу, а Сергей несколько раз приезжал в Москву в командировку, но так уж получалось, что Алексей в это время либо сам был в командировке, либо в отпуске. Правда, в декабре 1999 года, собираясь в Москву на международную конференцию, Сергей решил предварительно созвониться с бывшим однокурсником, чтобы заранее обговорить время встречи. Тогда к телефону подошла домработница и сообщила, что академик Пастухов с тяжелым инфарктом лежит в клинике, и Алексей Иванович днюет и ночует в палате отца. Прошло совсем немного времени, наступил долгожданный двухтысячный год, и когда весь мир все еще праздновал миллениум, Сергей узнал из газет о смерти академика. И вновь встреча не состоялась…