Однажды вертлявый журналист спросил Сайнхо Намчилак, почему она решила умирать голой, очевидно намекая на «пикантную клубничку». Гениально-сумасшедшая тувинка устало посмотрела на него и произнесла: «I'm born naked and I will die naked…» («Обнаженная душа… Я родилась голой, и я хочу умереть голой…» (с)) – мы приходим голыми и уйдем голыми…
В этой декларации видится звенящая безнадёжность фатализма, когда между первым детским криком и последним выдохом пролетает жизнь, которая не оставляет нам ничего существенного, кроме одного – ответа на вопрос: «Кого Ты согрел своим грохочущим в вечности Сердцем? Кто разглядел дерьмо под своими ногами, когда Ты сгорал, как облитая бензином куча тряпок? Кто протянул Тебе руку и схватил ли Ты её, не взирая на то, что уже завтра эта спасенная рука кинет в Тебя камнем?
Страшно ли Тебе было гореть между Вздохом и Выдохом?.. Не напугался ли Ты жить и быть Человеком… Смог ли Ты понять – зачем всё это?» И:
– Что Ты скажешь Богу при встрече? (с)
В. Познер.
– Прости, Господи, всё, что сумел… (с)
И. Охлобыстин.
Мир никогда не делился на главы, он не помогал чтению этого непрерывного Учебника, все события шли своим чередом, или стремительно обжигая глаза или неспешно намазывая время на бутерброд. Так и этот текст не будет воздушным, он не будет развлекать, по факту в нём не должно быть пробелов между словами, чтобы читатель начал опасаться, что потеряет нить повествования, и продолжал разматывать этот клубок до самого окончания – так делали первые книгопечатники.
Страх – это причина всех грехов и бед, именно он не позволяет человеку сиять в величии Поступков, Свершений, соединяя мечты и их воплощение. Страх – это зябкий отказ от не начатого, это спрятанное имя, это попытка быть «непобедимым», чтобы враг вас даже не заметил в вашей ничтожности. Страх есть порождение слабости в любом её проявлении – физическом, духовном, в слабости убеждений, в слабости попыток размножения, когда человек не находит в себе Мужества и дерзновения заявить себя в борьбе за продолжение именно его рода, с его наследственными качествами и чертами, с чертами его лица.
Мы зажаты первородной немощью, когда всё естество пытается сжаться в комочек, чтобы не выделяться в монохроме себе подобных, когда мы врём себе, что это и есть «умение жить», когда мы врём и врём себе о том, что такое жизнь, превращенная в «героическую анонимку» на соседа, где пишущий находит поразительный метод «свершать судьбы», не поднимая голову и не имея право на имя.
Мне одному кажется, что анонимы любого рода пахнут мочой и старыми носками? Тем самым липким потом страха, который толкает их на подлость и залихватскую низость, сладострастно изливаемую на всё, что ярче, чище, а значит, унизительнее для них, чтобы они себе ни врали при этом.
Как же разрушительно жить в духовных нечистотах, когда бесценное время и силы тратятся на низость, которая навсегда останется на руках, пачкая всё, к чему прикасается эта рука.
Господи, дай нам чистоту помыслов и усмири немощи наша, яко благ и человеколюбец! Но откуда это зябкое проявление личности, зачем нам эта, как кажется, безоговорочная робость? А только для того, чтобы во младенчестве ребёнок опасался делать очевидные глупости, способные привести к фатальным последствиям.
Так заигравшиеся дети забывают об обоснованных страхах, и ничем хорошим это не заканчивается. То есть сам по себе страх это как токсин, который вовремя и в малой дозе – лекарство, а не к месту и чрезмерно – безоговорочный яд.