Ворота не открываются.
Ворота, ради которых Дмитрий прилетел из столицы в Хакасию, ради чего пригнал из Китая груженую машину, не открываются. И дорогу к ним преграждает сотрудник службы безопасности в уродской черной форме и шапке с желтой надписью РТТГ, круглый, плотный и мордастый – он скачет вверх-вниз и буквально визжит:
– Не положено! Не положено!
Дмитрию очень хочется врезать ему, пустить в ход слова, которые именуют непарламентскими. Но он знает, что так делать нельзя, что орать на человека, исполняющего приказ, и тем более бить его – неправильно.
– Кем не положено? – Он прилагает все усилия, чтобы голос звучал нормально, спокойно, но в последний момент не удерживается: – Что за чепушня тут у вас творится?
Безопасник моргает, глазки его бегают.
– Что надо, то и творится, – бурчит он. – Велели без договора не пускать вообще… Освободите подъезд!
Дмитрий пару раз глубоко вздыхает, едва не скрипит зубами и машет водителю. Громадная «Скания», в кузове которой три отличных грохота[1] по двадцать пять миллионов рублей каждый, рычит двигателем и сдает назад.
Дмитрий достает телефон.
– Э, привет. – Голос Иосифа Скорика, главного механика Белогорской обогатительной фабрики, всегда кажется не очень уверенным, хотя это просто такая манера вести разговор; но сегодня в этом голосе откровенная тревога.
– Знаешь, где я? – спрашивает Дмитрий и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Рядом. Твой ушатанный кабинет на вашей ушатанной фабрике от меня примерно в двухстах метрах. Только на территорию меня не пускают! Меня и то оборудование, которое я тебе привез! Оборудование, о котором ты меня просил, – давай быстрее, договор потом подпишем… Двадцать тонн! Что, сука, творится?
Безопасник продолжает топтаться рядом, лупает мелкими глазенками, в которых светится любопытство. Ограда фабрики высится Великой Китайской стеной, с серого октябрьского неба сыплется мелкий дождь.
Дмитрий отворачивается, делает несколько шагов в сторону, под ногой хлюпает лужа.
– Ну я… э, мы… тут внезапно у нас… – мямлит Скорик. – Понимаешь, Сергеич… Сейчас я тебе все объясню…
Доносится рычание мотора, рядом тормозит черный «УАЗ Патриот», из-под колес летит грязь. Хлопает дверца, из машины выскакивает низкорослый пузан с кавалерийскими седоватыми усами.
– Ты кто такой, гля? Чего тут забыл? – рычит он.
Дмитрий от неожиданности вздрагивает.
В РТТГ, да и во всей отрасли от Магадана до Донбасса его знает каждая собака. Видимо, нет, не каждая.
– А ты кто такой борзый? – спрашивает он в ответ. – Че за базар начался?
Дмитрий давно не простой пацан из рабочего поселка, но умение разговаривать по-уличному при нем.
– Я-а-а-а??? – Усы мелко дрожат, щеки и мясистый нос пунцовеют. – Да ты вообще охерел! Хандон штопаный! Вали отсюда, чтобы я тебя на моей фабрике не видел! Тоже мне, херой! Маршал Жуков недоделанный!
«На моей фабрике»? Вот это поворот.
Где Василий Смирнов, который только бумажки подписывал, а производством управлял даже не главный инженер, а главный механик?
– Хони его в шею! – Пузан по-южному хэкает, но это вовсе не выглядит смешным, физиономия его напоминает спелую малинину, украшенную двумя пучками выцветшей травы. – Хони-хони! У тебя пистолет в кобуре вообще зачем?! Давай я сам его пристрелю! Бох простит!
Безопасник дергает нижней челюстью, пытаясь подобрать слова, и медленно пятится. Наверняка жалеет, что не успел спрятаться в уютной будке, где горячий чайник, где календарь с голой девицей на стене, где тихо и безопасно, никто не вопит и к оружию не призывает.
– Не по-положено, – обретает он наконец голос. – Не по-положено… Оружие отдавать… Нельзя!
– Что?! Обурел совсем?! – Пузан резко оборачивается. – Я тебя из своего тохда положу! Двустволку охотничью привезу, и ты тут ляжешь!
– Слышь, заткнись, – говорит Дмитрий, не обращая внимания, что собеседник надвигается на него. – А то ты ляжешь у меня без всякой двустволки. Прямо тут, на дороге. Совсем конченый, что ли? Это на фабрике ты царь и бог, а за ее забором – вообще никто. Ни разу. Понял?
Правая рука, свободная, сама сжимается в кулак, и пузан это видит.