Она назовёт это любовью, зная, что это больная зависимость от человека.
– Выходи.
Садится в прохладный салон автомобиля, сжимая бёдра и старательно пытаясь поправить короткую юбку. Слышит смешок, но показательно не поворачивается. Закрывает дверь и тут же падает на спинку сиденья из-за резкого движения машины вперёд.
Они едут по вечернему городу в полной тишине. Она в своих мыслях, он в своих. Ночные огни подсвечивают улицу. Толпа, гуляющих и наслаждающихся летними белыми ночами, шатается по улицам парочками или компаниями.
Смотрит в окно, не желая поворачивать голову, потому что знает, что засосёт в чёрную бездну. Холодные глаза с диким отблеском навсегда останутся в памяти, потому что она никогда не встречала ничего подобного прежде.
Её нервно потрясывает от осознания. Сидит в его машине, бессовестно сжимая бёдра от нарастающего возбуждения. Он не прикоснулся к ней ни разу, но вызвал бурю противоречивых эмоций.
Знает, что он выглядит, как всегда, с иголочки. Гладко выбритое лицо, отутюженная чистая футболка, джинсы, белоснежные носки и модные кеды. Волосы послушно лежат, хотя знает, что не укладывает их специально. От него веет тем, отчего хочется выть, потому что внутри распаляется волна лавы от этого запаха.
Настолько родного и всепоглощающего.
Становится мокрой за несколько считанных минут, делая глубокий вдох. Его запах, витавший в салоне, врезается в кожу, одежду и лёгкие настолько больно и плотно, что хочется открыть окно, впуская свежий воздух.
Его запах становится наркотиком. Никогда не чувствовала нечто подобное с другими. Он пахнет пряно, возбуждающе и страшно. Сердце бешено колотится, стучит, отдаваясь гулким эхом в теле.
Дрожит настолько, что передёргивает плечами и рвано выдыхает.
Соски упираются в кружево, надетое исключительно для него. Не потому, что ему нравилось, а потому, что ей казалось, что так более сексуально и возбуждающе.
Знала бы, что дело совсем не в кружевном белье. И не в этой убийственно короткой юбке, которую она оставила в покое, прекращая поправлять. Он мог поклясться, что видит её чёрные трусики с незамысловатым рисунком на ткани.
И дело совсем не в том, как выглядит эта миниатюрная девушка, цепко сжимая кулачки, лежащие на коленях.
Дело в другом. В чём именно – непонятно.
Он не понимал. Вернее, пытался отогнать от себя удушающую до нервного тика мысль, что ярлык «секс по дружбе» начинает спадать и заменяться чем-то более важным и необходимым.
И дело совсем не в привычке иметь её податливое, упругое и совершенное тело.
Дело в привычке наблюдать, как девочка медленно плавится под напором его сжигающих действий, как тихо сгорает, превращаясь в жгучий пепел, как пухлые губы приоткрываются, шепча нечленораздельное, но что-то очень важное.
Дело в ней. Глазах, смотрящих на него с нескрываемым теплом и надеждой, которая медленно заполняется ядом. Он ненадёжен.
Он, не она.
В её поведении, которое по щелчку пальцев меняется с серьёзного на ребяческий и обратно. Он наблюдает за ней, отмечая про себя, что она прекрасна в любом настроении.
В её улыбке, которая настолько широкая, что готова ослепить пол чёртового несправедливого мира. В частности, его, затмевая и сшибая напрочь.
В её неправильной правильности, которая когда-то свела с ума взрослого и здравого человека, который немного, но повидал жизнь. Который готов взять на себя ношу ответственности, пусть и упадёт лицом в грязь.
Он коротко смотрит на неё, и его мучают угрызения совести за то, как несправедливо относится к девочке.
К своей же девочке.
И когда он начал называть её своей? Когда это слово въелось в лексикон? Когда стало стоять в одном предложении с ней? Когда появилась необходимость говорить ей, что она всецело его?
Он останавливает машину на парковке, осматриваясь, и смотрит. Сидит молча, почти неподвижно. Дрожащей рукой берётся за ручку, но останавливается, потому что его ладонь оказывается на бархатной коже бедра.
– Всё в порядке? – спрашивает, смотря на неё несколько обеспокоенным взглядом, и мысленно готов ударить себя за столь сентиментальное проявление чувств.