Восемь. Донбасских. Лет

* * *

2014 год

«Что ни дом, то короб пустой…»

Что ни дом, то короб пустой,

что ни слово, то сух язык, —

эта боль посильней зубной.

Бог, как опытный ростовщик,

назначает такой процент —

не расплатишься до зимы.

После смерти не будет цен,

только свечечки зажжены.

Под ногами горит асфальт,

и не слышно колоколов,

в этом городе плавят сталь,

проливают свою же кровь.

А за городом светлячки

освещают победный путь,

я гляжу сквозь твои очки,

я желаю к слепцам примкнуть.

Что ни дом, то сплошная скорбь,

что ни голос, то вой сирен.

Этот город был слишком горд,

и теперь он пошёл в размен.

Бог торгуется, как банкир,

не уступит и двух монет.

Бог смеётся, что Божий мир

утверждает, что Бога нет.

Его смех – канонада дня,

город плотно берут в кольцо.

В этот город пришла война,

я боюсь ей смотреть в лицо.

«Иногда пространство не выдерживает и рвётся…»

Иногда пространство не выдерживает и рвётся,

обнажая слои и заброшенные колодцы

посреди дворов, где сирень и яблони,

где высокий ты остаёшься маленьким…

Навсегда. Там пахнет книгами и прочитанным,

пахнет крепко, вышколено, мучительно.

Стой под яблоней и гляди на решётки в окнах,

стой, покуда в горле не станет сохнуть…

Слово за слово, мы вернёмся, на кальке детства

абрис каждого обрисован, кто по соседству

заливался смехом, судачил, бельё вывешивал.

Твоя мама смотрела сны зачастую вещие.

Иногда в рулетке времени и пространства

вдруг случается сбой, как на той подстанции,

по которой ты узнаешь дорогое место, —

красный дом внутри прожитого детства.

Узкий вход в подъезд, беседка и сизый тополь.

Он всегда был здесь, и всегда галопом

вы носились по двору – оголтелые!

А теперь ты впаян в иное тело,

оно жёстче, суше, что, впрочем, кажется.

«Я читаю души…» «Прочти, пожалуйста!» —

ты стоишь навытяжку, просишь взглядом.

И я вижу небо!.. Его громада,

если черпать, так же неисчерпаема,

как и эта горловская окраина.

«И хотя моя цель – не вырасти, но расти…»

И хотя моя цель – не вырасти, но расти,

ужасаясь дремучести воздуха над головой.

Я всегда вспоминаю, что здесь полегли костьми,

уходя в забой. Уходя в запой,

по стеклянное горлышко узких шахт —

четверенили потихоньку, как муравьи.

Не отмыть под ногтями и в пальцах суровый такт —

сама соль земли, сама боль земли.

Словно стон роженицы – выдох, вдох.

Нарастает рокот внутренних галерей.

Уповай на Бога, но помни, что этот Бог

не жалеет даже собственных сыновей.

Но руда-земля тебя любит – вторая мать,

подземелий пыль не похожа на стылый прах.

Если цель твоя – выстоять, так учись стоять,

но тебе в этом не помощник страх.

«Странная моя девочка с растрёпанной головой…»

Странная моя девочка с растрёпанной головой,

я всегда разговариваю с тобой, как на передовой,

я спешу к тебе так, как спешат приходить домой

после длинного дня, чтоб обняться с пустой софой.

Я боюсь поворачивать голову резко, как в вещем сне,

всё мне кажется, ты растворишься в сплошной зиме,

свет искусственный льётся по шее и по спине,

твоя тень – Атлантида, что лежит глубоко в воде.

Ты похожа на берег Кубы, вокруг сиреневая вода,

я умею с тобой быть грубым, я умею играть врага

или самого нежного друга, ты слишком мне дорога,

это жуткое «слишком» превращает умника в дурака.

Ты дрожишь губой, хлюпаешь носом, и меркнет свет,

я пытаюсь собраться с мыслями, только мыслей нет,

я пытаюсь отчаянно вспомнить, что слишком сед,

и твой вес вряд ли выдержит мой шатающийся хребет.

Я твержу тебе в сотый раз: «Нам с тобою не по пути!»

Ты глядишь на меня испуганно, я считаю до десяти,

прижимаю тебя к себе, Господи, вразуми,

но мне кажется, разум – последнее, что имеется у любви.

«Этот город покинули птицы. И неспроста…»

Этот город покинули птицы. И неспроста.

Я хочу о тебе молиться и ждать поста.

По весне не открылось небо для птичьих стай,

я хочу в тебя вечно верить, мой дикий край.

Моё сложное счастье – верить в пустую клеть,

Следующая страница