Крупные клеверные головки раскачивались перед лицом, обволакивая запахом незрелого мёда. Над головой вздрагивали нежно-зелёные кончики крепких дубовых веток – нынешняя уже поросль. Гой[1] Воинко – разведчик дружины русичей тихонько, не щевелясь, втянул ноздрями цветочный аромат. И не ощутил его. Напряженный взгляд, спрятанный меж былок, тело дрожит, словно выгнутое крепкой рукой копьё, и тревога в душе. Что-то не так.
Напротив дубового леска, саженях в ста, возвышались стены-колья храма Белбога, обвитые повиликой. По краю арочного входного проёма с рунами под сводом, славящими Бога Света и освещающими входящих, шелестела мелкая подсохшая листва. Воинко слышал, что в прежние лета храм стоял без ограды, открытый на все стороны света, сверкая на солнце золотыми и серебряными украшениями – подношениями русичей. Но в один срок огромное стадо туров, сорванное с места непонятной для человека тревогой, покатилось на восход, поднимая пыль до самого неба. Волхв, гостивший в дальнем селении, где лечил упавшую с седла дочку местного боярина, спасти божий престол не смог. Стадо туров наводнением пронеслось через незащищенное оградой капище, сровняв храм с землёй. После того случая и появился вокруг светлого места высокий частокол.
Что-то беспокоило Воинко, что-то неуловимое, словно касание лёгкого ветерка влажной щеки. Ощутив неясную тревогу при приближении к родным местам, он оставил коней привязанными к дереву в чаще, а сам, сделав солидный крюк по заросшему дикотравьем дубняку, оказался перед храмом. Здесь и залёг в густом клевере напротив входа.
Высоко, в голубой бескрайности утопал хищный сапсан, вольно раскинувший упругие крылья. По левой стороне, если повернуть голову и приподняться, можно было разглядеть соломенные крыши родного села Воинко – Хотмы, вытянувшегося вдоль широкой реки Донец. Ещё закругляя путь через дубняк, Воинко глянул сверху на крайние дома. И ничего подозрительного не заметил. По привычке отыскал камышовую крышу своей избы в окружении яблонь и груш. Как-то там сейчас матушка? Отец погиб в стычке с хазарами, когда парень только ходить выучился, с той поры так вдвоём и живут.
Какая-то баба, покачивая пустыми ведрами на коромысле, спускалась под откос к речке. На другой окраине мальчишки запускали змея. Треугольник мирно трепыхался на ветру, угадывающийся солнечный лик улыбался в складках ткани. Вроде ничего тревожного. Но вот здесь…
Три дня, меняя коней, Воинко неспешно двигался к дому. Шёл спорой рысью. Сильные, высокие русские жеребцы, легко выдерживали темп, тем более что Воинко старался почаще пересаживаться на заводных. Останавливался один раз в день у ручья или родника, встречавшихся тут изобильно. Ослабляя подпруги, выгуливал недолго, пока не остынут. Напоив, отпускал на луг. Пока кони хотя и без удовольствия, но методично объедали подвяленную на жарком Ра траву, спокойно перекусывал сам. В заплечном мешке ещё оставалось немного вяленного мяса да кусок овечьего сыра. К ночи искал место где-нибудь у перелеска. На широкой залитой лунным светом степи его могли увидеть издалека, а вот в тени кряжистых дубов или высоченных ясеней парень оставался незаметным для любого самого пристального взгляда.
Коней отпускал пастись, спутывая. Обученные животные держались неподалёку от хозяина, иной раз напоминая о себе тихим всхрапом, словно говоря: «Не волнуйся, мы рядом». Умные жеребцы днём в степи замечали следы стремительных волков, сторожась, а ночью нет-нет, да и замирали, расслышав далекий вой. Разведчик, угадывая сквозь сон мягкий шорох копыт, не просыпался.
Атаман отправил Воинко с опережением отряда вёрст на тридцать. Парень второй раз участвовал в охранном походе. В прошлый раз всё прошло спокойно, за более чем сорок дней – срок, который требовался бойцам для обхода своих земель, отмеренных чертой, пропаханной былинным Ильёй, не встретили никого из вражеского стана хазаров или залётных степняков. Воинко держался уверенно, а за особые таланты – волчий нюх и острый глаз птицы-хорса – его прозвали почётным именем Рысь.