У меня было столько веских причин запомнить события этого дня, что мне кажется, в моих ушах еще теперь звучит голос Катерины. Закрою глаза, и предо мною мгновенно является картина, которую я видел столько лет тому назад – голубое летнее небо, выдающийся угол башни, от которого подвигался по небу обрывок облака, точно дым из трубы. Больше я ничего не мог видеть, потому что лежал на спине с заложенными под голову руками. Мари и Круазет – мои братья, лежали около меня в таком же точно положении, а неподалеку от нас, на террасе, на низеньком табурете, который ей вынес Жиль, сидела Катерина. Дело было в августе, во второй четверг этого месяца: было очень жарко, так, что даже галки приутихли. Я уже стал засыпать, следя за постоянно удлиняющимся облаком, становившимся все тоньше и тоньше, когда раздался голос Круазет, переносившего жару не хуже любой ящерицы.
– Мадемуазель, – сказал он, – зачем вы так пристально смотрите на Кагорскую дорогу?
Я бы и не обратил на это внимания, но резкий голос Круазет и то обстоятельство, что Катерина не сразу ответила ему, невольно заставили меня повернуться к ней. И что же! Лицо ее покрылось самым очаровательным румянцем, и, обращенные теперь на нас, чудные глаза ее были полны слез. Мы все, как три щенка на лапках, приподнялись на локтях и посмотрели на нее. Последовало продолжительное молчание, затем она сказала нам совершенно просто:
– Мальчики, я выхожу замуж за мсье де Паван.
Я повалился на спину и раскинул руки.
– О, мадемуазель! – воскликнул я с упреком.
– О, мадемуазель, – повторил за мною Мари. Он также упал на спину, раскинул руки и застонал.
И маленький Круазет также закричал: «О, мадемуазель!». Он был так смешон, когда также повалился на спину, хлопнул при этом себя руками и завизжал, как поросенок. Но это был догадливый мальчик. Он первый из нас вспомнил о заведенном в таких случаях порядке. Подойдя к Катерине со шляпою в руке, в то время, как она сидела, полусмущенная, полусердитая, он обратился к ней, слегка покраснев, с такими словами:
– Мадемуазель де Кайлю, кузина наша, позвольте вам пожелать всяких радостей и долгой жизни. Мы ваши верные слуги, добрые друзья и союзники мсье де Паван во всех ссорах с его врагами, как…
Но я уж не мог выдержать долее.
– Не спешите, Сент Круа де Кайлю, – сказал я, отталкивая его в сторону (он всегда забегал вперед в то время) и занимая его место. Потом, с самым изысканным поклоном, я начал:
– Мадемуазель, мы желаем вам всяких радостей и долгой жизни, мы ваши верные слуги и добрые друзья и союзники мсье де Паван во всех его ссорах с врагами, как… как…
– … как подобает членам младшей линии вашего дома, – подсказал вполголоса Круазет.
– Как подобает членам младшей линии вашего дома, – повторил я за ним.
После этого Катерина встала и низко поклонилась мне, и мы все по очереди целовали ее руку, начиная с меня и кончая Круазетом, как требовало приличие. Потом Катерина закрыла лицо платком – она плакала, а мы сели на прежние места, скрестив ноги по-турецки, и произнесли тихо: «О, Кит!».
Но Круазет не мог угомониться.
– Что-то скажет Волк? – прошептал он мне.
– Да, конечно! – воскликнул я. В этот момент я размышлял о себе, но тут явился другой вопрос. – Что-то скажет Видам, Кит? – сказал я, обращаясь к Катерине.
При этом вопросе она выронила свой платок и так побледнела, что я раскаялся в своих словах. Круазет уже дергал меня за рукав.
– Дома ли мсье де Безер? – спросила она тревожно.
– Да, – отвечал Круазет. – Он вернулся прошлым вечером из Сент-Антонен с маленькой свитой.
Эта новость, видимо, успокоила ее, вместо того, чтобы усилить ее тревогу, как я ожидал. Я полагаю, что она беспокоилась более за Луи де Паван, чем за себя. Да это и понятно, потому что даже у Волка вряд ли хватило бы жестокости чем-нибудь повредить нашей кузине. Ее тонкая, стройная фигура, бледное овальное лицо с кроткими карими глазами, ее нежный голос, ее доброта – все это казалось нам тогда идеалом женской прелести. С тех пор, как мы себя помнили, включая и младшего из нас Круазет, которому едва минуло семнадцать (он был годом моложе нас с Мари, бывших близнецами), мы были всегда влюблены в нее.