Уроки влюбленного лорда

Пролог

Рейвенз-Крейг-Хаус

Россшир, Шотландия

За двенадцать лет до того


– Мама? – позвала Шона, надув розовые губки.

Фиона выпрямилась, все еще держа в руке свой незашнурованный башмак.

– Да?

– Если Боженька создал пауков, зачем ты только что пыталась раздавить этого?

Фиона покачала головой, продолжая искать членистоногое под столом. Чтобы дать ответ своей восьмилетней дочери, ей пришлось задуматься.

– Хм, ему не место на моей кухне. Раз Господь создал тварь с таким количеством ног, то она должна находиться там, где достаточно места, чтобы бегать.

Ротик Шоны сложился в «о», когда она постигла смысл сказанного, и она, обрадовавшись, спрыгнула со стула.

– Тогда я отнесу его на улицу, мамочка.

Шона опустилась на корточки, и ее черные волосы рассыпались по плечам.

Она увидела, как черный паук, не больше кончика ее пальца, медленно ползет вверх по ножке кухонного стола. Мама крошила для ужина картошку и репу, и маленькому паучку было опасно здесь оставаться. Ее младший братишка Кэмран играл на полу в окружении игрушечных солдатиков, вырезанных их отцом.

Взяв пустую деревянную коробку, Шона поставила ее на пол под паучком и наклонилась ближе к крохотному созданию. Ее большие зеленые глаза округлились. Он показался ей таким одиноким здесь, вдали от своего дома. Все должны находиться дома со своей семьей. «Я отнесу тебя домой», – подумала она, адресуя свои мысли паучку, уверенная, что он поймет ее. Сложив губы, Шона подула.

Испуганный паучок отцепился от деревянной поверхности и, повиснув на паутинке, приземлился в деревянной коробке.

– Я поймала его, мамочка! – крикнула она восторженно и подняла коробку, чтобы мать могла увидеть.

– Молодчина, Шона, – похвалила Фиона безрадостно, с трудом сдерживая отвращение. – Не забудь выпустить его на улице, где ему самое место.

Ее старший брат Малькольм сложил снаружи поленницу. Там среди дров Шона видела пауков, особенно много их было внизу, где лежали наиболее старые поленья. Наверно, там и обитала семья Маленького Паучка.

Шона перевернула коробку на поленницу, Маленький Паучок выполз наружу и исчез.

– У тебя слишком много ножек, чтобы находиться в доме, – сказала она, предостерегающе погрозив ему пальцем. – Смотри, больше не забегай внутрь.

Вдали за пешеходным мостиком она увидела три приближавшиеся фигуры. Отец и старшие братья возвращались с охоты. На шесте, который несли на плечах Томас и Хэмиш, болтался огромный убитый вепрь.

– Мама! – закричала Шона. – Папа вернулся!

Сообщив новость, она пронеслась мимо тринадцатилетнего брата Малькольма, который уныло шатался по дому, недовольный тем, что ему пока не разрешают ходить на охоту со старшими. Ее сестра-двойняшка Уиллоу взвизгнула от радости и, бросив лепешку, которую лепила, выскочила из дома.

Шона хотела первой встретить отца, но Уиллоу опередила ее, помчавшись со всех ног по тропинке. Джон подхватил Уиллоу в свои могучие руки и закружил, а она залилась звонким смехом. Даже в угасающем свете заходящего солнца Шона видела радостную улыбку на лице отца, обнимавшего ее прелестную белокурую сестренку.

Джон посадил Уиллоу на руку и понес к дому.

– Ты была послушной девочкой, Уиллоу?

– Да, папочка. Я испекла на ужин пресные лепешки.

– Как я рад это слышать, – сказал он, направляясь к входной двери. – Я проголодался, как медведь в весеннюю пору. Хочу сам все съесть!

Он пощекотал дочь, и Уиллоу захихикала.

– А ты, Шона? Заботилась о матери, пока нас не было?

– Я спасла паучка.

– Мне на сладкое?

Шона весело рассмеялась:

– Он не для еды, папочка!

Он смахнул с ее лба черный локон.

На пороге их встретила Фиона, вытирая руки о передник.

– Я рада, что ты вернулся, – сказала она, целуя отца своих детей в губы, что всегда казалось Шоне отвратительным, хотя, делая это, ее родители неизменно улыбались. – Я обожаю тебя, Джон Макаслан.

– Как и я тебя, Фиона Макаслан.

Старшие братья опустили кабана на разделочный стол и вытащили шест, продетый между его связанными ногами. Малькольм подошел к столу, чтобы взглянуть на добычу, в охоте ему пока не позволяли участвовать. Его лицо по-прежнему оставалось унылым. Он был единственный, кто не радовался.

Следующая страница