Геннадий Лихачев, полковник «X-com defence»
Никто не верит, что с самого начала нас было только восемь. Восемь крепких бесшабашных парней, натасканных в Лондонском спеццентре, которым было все равно с кем воевать – с террористами, с мафией, с инопланетянами. В то время, летом девяносто восьмого года, никто из нас по-настоящему не верил в существование угрозы из космоса. Все это воспринималось как увлекательная игра и – конечно – прибыльная работа. Ведь платили нам как нигде, по сорок тысяч долларов в месяц. За такие деньги можно было делать вид, что ты веришь не то что в инопланетян – в Господа Бога, в дьявола, в лох-несское чудовище и снежного человека – во что угодно. Сначала мы были убеждены, что нас готовят по линии Интерпола, потому что в восьмерке был представлен чуть не весь земной шар: двое американцев – Алан Паллистер и Патрик Рейнольдс, немец Юрген Штейнбах, здоровенный негр из Камеруна Джордж Мбида, чилиец Хуан Олаэча, маленький, казалось составленный из сплошных пружинок японец Ооно Ивасаки, австралиец Ник Завадски и ваш покорный слуга – Геннадий Лихачев. Понятно, россиянин. До лета девяносто восьмого я тихо и мирно служил в отделе по борьбе с терроризмом российского ФСБ. Угоны самолетов, теракты в Чечне и около, дурацкие взрывы в московском метро, словом, обычный рутинный бой с тенью, потому что терактов меньше не становилось, зато постоянно прибавлялось жестокости и вовсе не прибавлялось смысла. Конец тысячелетия, как всегда, выдался бешеным – бурлил весь земной шар. Недавний развал некогда великих держав – Советского Союза, Канады и Великобритании, плюс еще к ним рухнувшая Югославия, пошатнул равновесие, кое-как державшееся со времен второй мировой войны. Даже в Европе стало неспокойно. Папа в Ватикане возвестил о пришествии Смутных Дней – возможно, он был и прав.
Только мне было все равно, я был молод и горяч, упивался риском и лез на рожон, за что был прозван Пироксилином, попросту – Пиром.
Первые слухи о проекте «Х-ком дефенс» дошли до меня в начале апреля. Вернувшийся из Парижа Леха Стравичев (в госпитале валялся, что-то там из внутренностей ему пришивали за груду валюты) рассказал, что в парижское представительство Интерпола понаехало психологов и они отбирают людей в новый проект. Я пожал плечами – к нашему ведомству это не имело ни малейшего отношения. Как выяснилось, я ошибался. В июне эти же психологи возникли в Москве и стали потихоньку таскать ребят из разных отделов и служб на собеседование. Восьмого июня шеф вызвал меня и троих ребят из команды по борьбе с наркотиками. Витя Буценко, напарник мой, матерился на чем свет, потому что на мне висела незаконченная операция в Солнцево. Но шеф на Витю так гаркнул, что содрогнулся даже я. Впрочем, Буценко в помощь тут же отрядили сразу двоих из резерва и он смирился.
Психологи оказались невероятными занудами. Первый же вопрос поверг меня в недоумение – спросили, знаю ли я что такое «ксенофобия». Может быть, они полагали, что у нас служат только балбесы с одной извилиной, прямой, как черенок от лопаты, уж и не знаю. Во всяком случае, я обиделся и сообщил, что да, знаю; а также знаю, для чего служат презервативы и унитаз. Потом меня долго пытали, без всякой системы (хотя я мог ее просто не уловить). Лишь вечером меня вежливо поблагодарили и выставили за дверь, исполненного глубокого недоумения. Поразмыслив на досуге, я пришел к выводу, что одной из целей собеседования было выяснение достаточно тривиальной вещи – отнесусь ли я к угрозе извне как к реальности или решу, что сошел с ума.
Через два дня меня вызвал шеф и напрямую спросил, захочу ли я работать в новом проекте. Том самом, «Х-ком дефенс». Понятно, я вежливо поинтересовался – от кого дефенс? Шеф выразительно поглядел на очкастого парня, до сих пор молча торчавшего у окна.