До новой жизни оставался последний перегон. Прислонившись к стеклу вагона, она размышляла о том, что любовь неимущих к недоступным благам богатых – весьма опасное явление… Но отказаться невозможно, иначе жизнь пролетит мимо, как станция в метро.
Она вышла в Китай-город и попала под снегопад.
Белые хлопья кружились и медленно падали, превращая обыденную суету в необыкновенный сказочный пейзаж. Шум улиц как будто стих, словно приглушённый ватой, и каждый шаг отдавался тихим хрустом.
Среди прохожих прогуливался Дед Мороз: он задавал вопросы, загадывал загадки, дарил ёлочные игрушки, фонарики и свистульки.
– Не желаете новогоднего чуда? – спросил он игриво, повернув к ней большой красный нос.
Она посмотрела в глаза – молодые, голубые, дерзкие – и на большой мешок, полный новогодних подарков, и попросила волшебства.
Дед Мороз усмехнулся и, наклонившись к уху, громко произнёс, словно прозвучал колокол:
– Волшебство, как и чудо, надо уметь творить. А чудеса, как и шансы, нужно уметь ловить!
Она согласно кивнула: да, поняла! Изворотливость помогает выжить.
Дед Мороз не отставал, дышал наглостью, заглядывал в глаза и тряс белоснежной бородой.
– Так будете брать чудо?
– Нет, не буду.
Она потянула за бороду: резинка растянулась, и открылось молодое и симпатичное лицо. Дед Мороз моргнул. Девушка засмеялась, махнула рукой и побежала. Пока мчалась по Солянке, сердце колотилось, словно пойманная птица, а в голове пульсировала одна-единственная мысль: «Успеть! Успеть до обеденного перерыва!»
Забежав в контору, села, сложила руки на коленях и сосредоточилась. Руки слегка подрагивали, в горле стояла сухость, тело охватило острое едкое напряжение, как у настоящего артиста перед премьерой.
– Помогите мне, – произнесла она плачущим голосом.
Белокурая головка склонилась, печальный взор опустился, скрывая синеву потухших глаз, и она громко разрыдалась.
Это возымело эффект на работников ЖКХ: потерянная сумка с паспортом, телефоном и ключами – действительно большое несчастье.
Поддавшись девичьим слёзкам, директор пообещал вскрыть замки и заменить их на новые. Внешне он напоминал советского чиновника: с большими залысинами, потеющим лбом и старым кожаным портфелем. За глаза его называли Управдомом. Он хорошо знал Фельдмана. Не знать дочь столь уважаемого человека было бы неприлично. Управдом внимательно всмотрелся в девушку: да, это была дочь Фельдмана, только… сильно изменившаяся за годы эмиграции: исчезла надменность, появились сдержанность и скромность, сопровождаемые голодным блеском глаз.
Управдом спросил:
– Кто является собственником квартиры?
Девушка выпрямилась и смело встретила взгляд.
– Я. Валерия Фельдман. Единственная и законная собственница квартиры.
Брови управляющего взметнулись, и на лице запечатлелось удивление: девушке было не больше двадцати, а в квартире не меньше двухсот квадратных метров. В центре Москвы, на Солянке. Ответственность за вскрытие такой собственности граничила с непостижимым.
Управдом достал носовой платок и аккуратно промокнул лоб.
– Так-с.
Она легонько надавила:
– Надо вскрывать замки. Иначе я не попаду в квартиру.
– Да-да, – с мучительным видом произнёс он. – Надо вскрывать.
Она продолжала подталкивать.
– Если нужно вызвать полицию, то я готова.
Управдом кивнул.
– Да. Нужно вызвать полицию, пригласить понятых и составить протокол.
– Отлично! Пусть будут соседи, полиция и протокол.
Девушка возликовала – все пазлы сложились! Поблагодарив мужчину, она пообещала донат и стремительно покинула кабинет, оставляя за собой сладостный аромат молодости и нескончаемого задора.
Её звали Машей Красновой. Она была мошенницей – непрофессиональной, а скорее новичком и энтузиастом, мечтающей завладеть чужой недвижимостью. Воспользовавшись внешним сходством с Фельдман, она ввела в заблуждение управляющего домом и заняла пустующую квартиру. Ей казалось это справедливым: квартира простаивала, а Маше негде было жить.
Маша была студенткой, изучающей историю, обожала Ивановскую горку и ценила возможность проживать на Солянке, в бывшем доходном доме купеческого общества Варваринских.