Вот же влипла.
Судорожно думала я, сидя в кафе в районе Сен-Жермен-де-Пре.
Нужно бы ещё поработать хотя бы пару часов, но обстановка в зале уже накалилась так, что кофе в чашке начал вибрировать.
Две чучундры всё испортили.
Два месяца наблюдений коту под хвост. Я так злилась, что скоро, кажется, начну говорить с собой вслух. Хотя… не уверена, что уже не начала.
Обстановка – как перед взрывом: либо я сейчас выскочу отсюда и нарвусь на большую неприятность, либо задержусь и нарвусь на… ещё большую.
Что делать? Что делать?!
А ведь кафешка правда приятная. Работать в ней – само удовольствие.
Я забрела сюда случайно два месяца назад, когда привезла Андре на занятия к психологу. Нужно было где-то коротать три часа. Не хотелось бродить по городу, как потерянная. Решила найти что-то уютное, взять капучино и закончить роман.
Издатель уже дышал в спину, а я – как всегда – откладывала финал, потому что сначала надо было «впитать атмосферу». Ну и понаблюдать, конечно.
А потом появился он.
Не сразу, не с фанфарами. Просто – однажды утром, ровно в 9:00, в зал зашёл человек, от которого даже кофемашина будто перестала шуметь. Высокий, собранный, будто сошёл со страниц какого-то глянцевого журнала «Бизнес + власть + тайна».
Алекс Рем. Как я потом выяснила. Но сначала он был просто «Мистером Овсянкиным» – потому что всегда ел овсянку с ягодами и пил чёрный чай.
Он всегда был один, без спутницы. Всегда с охраной. И всегда в том самом стеклянном кабинете у окна, как в аквариуме для акул, только очень богатых.
Я наблюдала. Я записывала. Я даже дала клички его охранникам. Один – «Бэтмен», второй – «Фарш». Почему «Фарш» – никто не знает. Даже я.
Всё шло по плану – я писала, наблюдала, и втайне думала: «Вот бы его в роман. Или хотя бы в черновик».
За два месяца работы в кафе я научилась различать клиентов по походке, голосу, заказу и даже по звуку, с которым они ставили чашку на стол. Это не бзик. Это – профессиональная привычка писателя, у которого нет нормального офиса и есть трёхчасовой блок свободы между детским психологом и жизнью.
Я замечала всех. Студентов с ноутбуками, уставших женщин с глянцевыми ногтями и тревожным блеском в глазах. Молодых мужчин, которые отчаянно делали вид, что читают. Но пройти мимо неё было невозможно.
Барби вошла в кафе на третий день после того, как впервые появился Алекс Рем.
Это было как эпизод из сериала: она буквально вплыла в помещение – высокая, роскошная, с азиатской внешностью и идеальной осанкой.
Загорелая, как дорогая карамель, в кофейно-молочных шортах и белом топе с открытыми плечами.
На шпильках. В июне. По брусчатке. По Сен-Жермен-де-Пре.
Она процокала мимо меня, бросив на меня взгляд, который мог бы вызвать у менее устойчивой женщины лёгкое желание исчезнуть.
В нём было всё: и «Ты кто?», и «Что ты тут делаешь?», и «О боже, у тебя же даже нет хайлайтера на скулах».
Села она, конечно, аккурат напротив стеклянного кабинета, в котором обычно сидел он – мой герой, мой мистер Овсянкин, мой источник вдохновения.
Алекс мельком взглянул. И – отвернулся.
Просто. Ровно. Как будто перед ним пролетел солнечный зайчик, и он выбрал не ловить его взглядом.
А она – Барби – не сдавалась.
Она стала приходить ежедневно. Каждый раз – новый образ.
То – шёлковое платье в пол, то – микроюбка и жакет как у телевизионных ведущих с канала «Будь богаче».
Кафе превратилось в подиум, и я чувствовала, что уже жду её появления с попкорном.
Через неделю после начала модного показа появилась она.
Барби №2.
Если первая была – глянец и Vogue, то вторая – Monroe 2.0, версия для тех, кто любит «с огоньком».
Блондинка. Настоящая. Или не очень, но – уверенная.
Красное платье, тонкое почти до скандала.
Губы – ярко-алые. Улыбка – как будто в детстве она съела свет.
Под мышкой – огромная сумка, из которой выглядывала… собака.
– Жужу, не тяни лямочку! Мамочка устала! – провозгласила она, как будто играла в пьесе.
Жужу, белоснежная мальтийская болонка с розовым бантом, пискнула, развернулась и круто кивнула головой, словно знала, где сидит самый важный человек в зале.