Пролог. «Криокапсула № 1»
Петербург, 1899 год
Декабрьский туман стелется над Фонтанкой словно саван, окутывая набережную в призрачную дымку. Новые динамо-фонари, недавно установленные городской управой, бросают неровные жёлтые отблески на мокрый булыжник. Их свет, ещё непривычный для старого Петербурга, создаёт причудливую игру теней между колоннами Аничкова дворца и чугунными решётками особняков.
В морозильной палате судебно-медицинского отделения при Военно-медицинской академии царит гробовая тишина. Здесь, среди стеллажей с препаратами в формалиновых банках и рядов медицинских инструментов, стоит предмет, который не вписывается в привычную обстановку морга. Цилиндрическая капсула из кварцевого стекла, высотой в человеческий рост, напоминает одновременно гроб и произведение искусства.
Судебный медик Артемий Фальков медленно обходит капсулу, изучая каждую деталь. Его худое лицо с резко очерченными скулами и впалыми щеками носит печать человека, повидавшего слишком много смерти. Седые пряди в тёмных волосах выдают его тридцать пять лет, а глубокие морщины вокруг серых глаз говорят о бессонных ночах за микроскопом и секционным столом.
Прислонив к порту отбора газа латунный манометр французского производства, Фальков хмурится. Стрелка показывает давление не выше 0,1 миллиметра ртутного столба – практически абсолютный вакуум. Термометр демонстрирует минус двадцать градусов по Цельсию.
– Капиллярный шокохладоген «Аурихлёр» полностью испарился, оставив лишь инеевую корку на внутренних стенках, – негромко произносит он, больше размышляя вслух, чем обращаясь к присутствующему фельдшеру.
Фельдшер Пётр Семёнович Кротов, человек приземистый и широкоплечий, с рыжеватой бородкой и добродушными карими глазами, неловко переступает с ноги на ногу. Двадцать лет службы в военных лазаретах не подготовили его к подобным зрелищам.
– Значит, барин, жертва действительно замёрзла от… от страха? – недоверчиво спрашивает он, косясь на бледное лицо девушки за стеклом.
Фальков поднимает взгляд, в котором мелькает что-то вроде грустной усмешки.
– От испарения хладогена, Пётр Семёнович. Когда «Аурихлёр» переходит в газообразное состояние, он поглощает огромное количество тепла. Страх лишь ускорил дыхание жертвы и усилил эффект вакуумного захвата. Представьте: человек задыхается, паникует, его пульс учащается, а температура вокруг стремительно падает…
Он замолкает, глядя на тонкие царапины на запотевшем изнутри стекле. Ногти жертвы оставили отчаянное послание: «Я вижу ночь вперёд…»
– Доставьте капсулу в секционный зал, – приказывает Фальков, стягивая с рук кожаные перчатки. – И пошлите записку в полицию. Инспектор Гуров должен это увидеть.
Внутри капсулы покоится молодая женщина лет двадцати пяти, одетая в дорогое бархатное платье цвета бургунди. Её тёмные волосы аккуратно уложены в причёску à la Gibson, характерную для светских дам. Лицо сохранило все черты живого человека – розовые губы, длинные ресницы, но кожа приобрела восковую бледность, а в широко раскрытых карих глазах застыл ужас последних мгновений.
Фальков достаёт из жилетного кармана золотые часы – подарок покойного отца, военного хирурга. Полночь. Время, когда мёртвые, согласно народным поверьям, могут говорить с живыми. Но эта мёртвая уже сказала всё, что могла, процарапав предсмертное пророчество на стекле своей ледяной темницы.
Глава 1. «Письмо из зеркального будущего»
Литейный проспект погружается в предзимний сумрак. Газовые фонари ещё не зажжены, и лишь редкие окна особняков освещают заснеженную мостовую. По тротуару, стуча каблучками дамских ботинок, торопится Софья Строганова.
Ей двадцать семь лет, но выглядит она моложе благодаря живому румянцу на щеках и озорному блеску в тёмно-синих глазах. Высокая, стройная, с пышными каштановыми волосами, уложенными в модную причёску с локонами у висков, она привлекает внимание прохожих. Сегодня на ней элегантное пальто из английского сукна с меховым воротником из горностая и муфтой в тон.
Софья только что покинула особняк промышленника Кельха на Английской набережной, где проходила частная выставка современного искусства. Её собственные работы – серия литографий «Петербургские тени» – имели успех у публики. Особенно восхитился ими молодой князь Волконский, который долго рассматривал изображения готических силуэтов на фоне городских туманов.