Стихотворения

«Степь раскоса, а тьма хоть выколи глаз…»

Степь раскоса, а тьма хоть выколи глаз,

Не колышутся травы и не пылит дорога.

Ночь идет, как девочка в первый класс,

И несет в портфеле Тельца, Стрельца,

Козерога.

У нее под ногами горячий живой букварь,

Но никак не кончается странное бездорожье.

Спит природа, и всякая божья тварь

Повторяет во сне невозможное имя Божье.

Но оно опять улетает куда-то прочь,

Не даваясь в руки и не прося возмездья

За потерянный нами рай, и девочка-ночь

Выпускает на волю напуганные созвездья.

Стансы-1

Ты, наверно, и впрямь испил эту чашу до дна,

Если даже дети рисуют ангелов на

Жирном асфальте корявым розовым мелом.

Где Твое воинство и достоинство где?

Сонные рыбы плывут в неживой воде,

Тигры смиренные плачут в чаду очумелом.

Время притч и скрижалей прошло,

но терновый куст

Все еще ждет Твоих уст и, словно мангуст

С королевскою коброй, сражается с фарисеем.

Да еще над садом смоковниц встает заря,

И поет петух, словно маковый цвет горя,

Говоря Петру: «Что пожнем, мол,

то и посеем!»

И настало время змеи. Холодов и льда.

Время крыс и чумы, пожирающей города,

Горькой правды равнинной

и сладостной лжи отвесной.

Оглянувшись окрест, мы кусаем себя за хвост

И питаемся шелухой вифлеемских звезд,

Золотою рыбкой и постылой манной

небесной.

Но открылася бездна, и бездне не видно дна.

Что касается плоти, то участь ее одна —

Ей не выбраться никогда из овечьего хлева,

Ее сон безмятежный, как тихий Твой взгляд,

глубок,

И воркует над нею сердито душа-голубок,

Чтоб, забыв, что такое грех, полететь налево.

Мы не помним ни голос Твой и ни облик

Твой,

Ни того, что делал с Тобою римский конвой,

Ни что было потом. Так спокойней —

зачем нам чудо!

Нас две тысячи лет окружает не свет, а тьма,

Нас две тысячи лет охмуряет перстом Фома,

Нас две тысячи лет зацеловывает Иуда.

Как ни странно живем, Пасху празднуем.

Иногда

Забредаем в храм, где сгораем вмиг от стыда —

Не увидел бы кто! – и крестимся как попало.

И у нас, как у мертвых, от страха растет

борода:

Вот он хлеб живой, вот она живая вода —

По усам-то текло, да в рот опять не попало!

Стансы-2

Меня, как Пушкина, дальше Молдовы

Не пускали. И пусть. Молдова прекрасна.

Там смертницами не становятся вдовы —

Выходят замуж, как в первый раз. Но

Уже не за русских свиней, чьей кровью

Выстелен грозный путь к Приднестровью.

Не на честном слове, а на евреях

Там держится жизнь. Еще – на путанах.

Ни тех, ни других не вздернешь на реях,

Поскольку нету известных данных.

А неизвестных нету тем боле —

Ищи да свищи их во чистом поле.

А я верю лишь молдаванину Ване,

Который, меня доведя до хаты,

Сказал: «Да ладно тебе – молдаване,

Русские или жиды пархаты.

Главное, чтобы мужик был нормальный

Даже в позиции экстремальной».

Что я помню еще? Помню платаны.

Их листья были олигархов шире.

Они валялись, как те путаны

На асфальтовом контрацептивном жире

И что-то, морщась, тебе шептали:

Отчизна не та ли? Баба не та ли?

А я работал дворником вместе

С Ваней, с которым мы подружились.

Я цветы приносил дражайшей невесте,

Но счастья мы слишком быстро лишились.

И вообще в том краю виноградном

Я не казался себе нарядным.

Теща приносила вино из подвала

В тяжелом графине, и полночь мчалась,

И меня луна потом накрывала,

Я пытался уснуть, но не получалось.

Гром громыхал, шли дожди косые —

Вот еще рифма! – по всей России.

Я не едал ни крабов, ни мидий,

Ни прочих жирных, как ночь, омаров,

Горестных песен не пел, как Овидий

И от ночных не страдал кошмаров.

Со зрением, кстати, все было славно:

Я видел, как плакала Ярославна.

Следующая страница