Ставок больше нет

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1.

В Москве проживают в данный момент по сухим цифрам статистики одиннадцать миллионов человек. На эти одиннадцать миллионов приходится одиннадцать тысяч зданий. Если поделить первую цифру на вторую, получится: на одно московское здание приходится тысяча связанных с ним людей.

Другие статистические данные говорят: ежедневно в Москве умирает три с половиной тысячи человек. Если опять-таки поделить количество смертей на число столичных построек, окажется – в день на три здания приходится одна смерть.

Три тысячи человек, проживающих в трех стоящих по соседству зданиях не отдают себе отчета – в каждый новое наступающее утро, когда яркое солнце заливает светом дворы с припаркованными в них новенькими автомобильчиками, один из них готовится навсегда покинуть лучший мир.

Наступит число календаря – и очередной человек станет жертвой смерти, принеся новую смерть в череду московских покойников.

* * *

Кремль – это тоже здания, причем очень плотно заселенные. На территории средневековой крепости расположено около двух десятков построек. Согласно статистике, в ноябрьский день одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года на них вместе со всеми обитателями должно было придтись две смерти…

Ровно две. Математика – строгая штука. Она никогда не дает погрешности, кроме той, что заранее учтена.

* * *

Маленький сгусток белковой материи, бежавший по толстой, шевелившей мелкими ворсинками трубке, неожиданно ускорился и за короткое расстояние успел разогнаться так, что когда он воткнулся в сероватое, чуть припухшее пещеристое тельце, оно вздрогнуло и выпустило в окружающее пространство облако черного дисперсного вещества.

Точно бы в аэродинамической трубе задул ветер… Черные капельки, как живые, рванулись по узкому каналу вниз, их было много, какой бы объект не встречался на пути – в каждый они вонзались, проникали глубоко внутрь…

После этого встреченные черными капельками «объекты» начинали часто и мелко дрожать, их корчила судорога, заканчивавшаяся коротким, мощным рывком – словно попыткой оторваться от навсегда заданного места, на котором они были укоренены. После чего «объекты» обмякали и сдувались…

– А-а… Я… Мне… Помогите… – пассажир троллейбуса, подъехавшего к остановке рядом с Центральным телеграфом нелепо выгнулся, отпустил портфель – тот с глухим стуком упал на пол, попытался освободившейся рукой зацепиться за поручень, но она ухватила лишь воздух…

– Помогите, человеку плохо! – истерически взвизгнула какая-то девушка в дурацкой синенькой беретке. Она стояла относительно далеко, но зрелище смерти произвело на нее тяжкое впечатление.

Было уже поздно… Гражданин, запрокинув руки, падал в проход. Только что в троллейбусе было тесно, но когда он принялся хрипеть, стоявшие вокруг люди инстинктивно посторонились, почтительно освобождая место новой, незваной пассажирке…

Последнее, что успел подумать умиравший гражданин: «Если бы не лишняя чашка кофе, если бы не пробежка до подъехавшего к остановке троллейбуса… Ведь предупреждали врачи!»

Водитель, – поджарый, мускулистый дядька в старенькой клетчатой кепке, – сидя за большим круглым рулем в своей кабине не оборачивался и ничего не знал. Он ждал, пока в салон набьются все желающие. Глаза равнодушно смотрели вперед, на то, что видел тысячи раз – башни Кремля, краснокирпичные стены с причудливыми зубцами…

Внутри умершего, в потайных трубках и камерках его тела постепенно воцарялась тишина. Черное дисперсное вещество уже рассосалось по тканям, белые тельца оседали на дно сосудов. Серые, еще недавно пульсировавшие в такт бившемуся сердцу горки, опадали и скукоживались… Троллейбус все не отправлялся. Он замер, словно давая невидимому счетчику время, необходимое, чтобы отсчитать очередную жертву.

* * *

Генеральный секретарь коммунистической партии, член Политбюро, председатель Президиума Верховного Совета Брежнев стоял возле окна и улыбался. Ни к кому не обращенная улыбка, – он был в кабинете один, – исполнена лукавства.

В последние дни руководитель Советского Союза чувствовал себя значительно лучше. Брежнев крякнул, затянулся сигаретой, не спеша выпустил дым из легких. Советский народ – простодушный ребенок. Его руководитель теперь не много старше Иосифа Сталина. Тому, когда умер, было семьдесят четыре. Леониду Ильичу полных – семьдесят пять!.. Разницы – всего год. Никто же не считал Сталина слишком старым, чтобы руководить государством!.. Тысячи граждан охотно заплатили бы жизнью, чтобы Вождь правил еще хотя бы лет пять – десять.

Следующая страница