Шилов не любил убийц. Эта холодная ненависть ослепила его еще в детстве, когда пацаны позвали посмотреть на повешенную одним из них кошку. Шилов посмотрел, развернулся и ударил ухмылявшегося убийцу. Тот был старше и сильнее, но отступил под бешеным напором. Шилов бил его каждый день. Парень боялся пожаловаться родителям, прятался, но Шилов терпеливо ждал. Семья парня в конце концов вынуждена была переехать. Кошек во дворе больше никто не обижал.
Много позже Шилов где-то вычитал, что лицейский «дядька» Пушкина в свободное время промышлял разбоем на дорогах и загубил немало душ. Когда за ним пришли жандармы, он повалился в ноги лицеистам, просил пожалеть. «Как же тебя жалеть? – спросил юный Кюхельбекер. – Ты людей убивал…»
Шилов не любил убийц. А в городе убивали. И самое гнусное, убивали умело. Будто кто-то невидимый поставил дело на поток.
* * *
– Ты это читал? – Начальник Главного управления внутренних дел поднял стопку лежавших перед ним газет, взвесил их на руке так, словно весом определялась их главная ценность, и бросил на длинный стол для совещаний, сбоку от которого стоял начальник УУР[1].
Газеты скользнули по полировке и легли веером. Громов методично подровнял их, выхватывая глазами заголовки и обрывки текста. Потом ответил с незаметной усмешкой:
– Некогда. Работаю.
– Некогда? А у меня каждое утро начинается со звонка из министерства. Двенадцать резонансных убийств за полгода! И все на контроле в Москве!
Генерал раздраженно бросил очки и поднялся. Сунул руки в карманы форменных брюк с широкими лампасами, прошелся по кабинету. Громов, не сходя с места и продолжая выравнивать пачку газет, следил за ним взглядом. Три шага вправо, три шага влево. Три шага вправо, три шага влево. Три шага вправо… Генерал остановился и, глядя на Громова так, будто видел его чуть ли не в первый раз, почти спокойно спросил:
– Когда раскрывать начнешь?
– Работаем…
– Работай, Юрий Сергеич, работай. Пока нас с тобой не послали. – Генерал на секунду задумался, подбирая, видимо, место, куда их с Громовым могут послать, и закончил довольно-таки неожиданно: – Машины мыть!
Мощная струя воды окатила капот ярко-красной «альфа-ромео».
Девушка лет шестнадцати, в бейсболке, синем комбинезоне и резиновых сапогах ловко управлялась с тяжелым упругим шлангом.
Стоя с чашечкой кофе в руках, Роман Шилов наблюдал за ее работой через большое окно конторки.
Шилов обернулся к хозяину мойки:
– Что, Жора, детей начал эксплуатировать?
Хозяин тоже пил кофе, только не у окна, а за высокой стойкой с кассовым аппаратом, и его расплывшаяся фигура занимала там почти все свободное место.
– У этого ребенка уже своих двое. Если бы не я, они бы орали от голода.
– Благодетель, значит.
– Чего не помочь, если просят?
Опустив шланг, девушка оценила результаты своей работы, заметила непорядок и, подойдя ближе, окатила водой большую треугольную эмблему на «морде» машины. Выключила воду, повесила шланг. Взяла тряпку и Т-образный скребок и стала протирать лобовое стекло. Потом обратила внимание на висящий внутри салона на зеркале талисман, замедлила движения и улыбнулась. Добродушный толстенький Будда в обнимку с автоматным патроном раскачивался на блестящих золотых ниточках и, казалось, подмигивал ей в ответ.
Шилов отошел от окна:
– А мне по старой дружбе поможешь?
Жора мгновенно отозвался:
– Для тебя все, что хочешь.
За спиной Жоры были застекленные полки с мелкими запчастями и автохимией. Глядя в свое отражение, Шилов поправил галстук и, ставя пустую чашку на стойку, сказал:
– Патроны для «беретты».
– Ром, ты же знаешь, я от дел отошел!
– Ну, ты отошел, а люди остались.
Опустив глаза, Жора принялся задумчиво мешать ложечкой в своей чашке. Шилов наблюдал за ним с легкой усмешкой. Когда молчание затянулось, он сказал:
– Да ладно, не парься! Да – да, нет – нет.
Жора отозвался со вздохом:
– Попробую.
Доставая бумажник и отсчитывая купюры, Шилов пояснил:
– Я б тебя не грузил, да у меня канал накрылся, человечек подсел. А мне на этом рынке, сам знаешь, светиться ни к чему.