«Сталинский питомец» – Николай Ежов

АФК «СИСТЕМА»

совместно с Издательством «Политическая энциклопедия» и Российским государственным архивом социально-политической истории

представляют

Страницы советской истории. Вожди

Предисловие

«Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным – он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: он не умеет останавливаться… И иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить»^>1.
И.М. Москвин. 1936–1937 гг.

«Лучше перегнуть, чем недогнутъ»^>2.
Н.И. Ежов. Октябрь 1937 г.

О жизни и судьбе руководителя НКВД Николая Ежова издано не менее десятка книг и сотен публицистических статей. Внимание историков сосредоточено прежде всего на активном участии Ежова в чистках и массовых политических репрессиях. Исследователи сталинского правления подробно анализируют роль и масштабы террора. Мнения историков о различных фактах этой эпохи и особенно их интерпретация могут существенно различаться. Однако в целом в академической среде нет разногласий в том, что касается определяющей роли явления, которое мы сейчас называем Большим террором 1937–1938 годов. В течение примерно 15 месяцев было арестовано порядка полутора миллионов человек, почти половину из них расстреляли. И главным исполнителем этой гигантской операции стал шеф органов безопасности сталинского государства Николай Ежов.

Тем не менее на сегодняшний момент не появилось строго научной биографии этого человека, раскрывающей все грани его личности. А рассказать о нем в свете фактов и ранее не известных архивных документов просто необходимо. В научной литературе о Ежове часто пишут как о некой функции сталинского террора, при этом крайне мало внимания уделяется Ежову-человеку. Как формировалась его личность, как изменялся характер под воздействием внешних обстоятельств – все это представляет первостепенный интерес и помогает понять причины его взлета и падения.

Еще пару десятков лет назад о Ежове знали не так много, а то, что было известно, являлось в значительной степени вымыслом. Трудно представить себе, что Ежов был одним из шефов тайной полиции, фигурой, наиболее превозносимой советской пропагандой. Необычайно кратковременный культ Ежова в 1937–1938 годах был беспрецедентным по масштабам. В то время Сталин относился к Ежову весьма благожелательно; как свидетельствует Хрущев, он даже придумал ему ласковое прозвище ежевичка^>3, Сталин безгранично доверял своему наркому. Ежов получил персональное право выносить смертные приговоры в так называемых «национальных операциях», а ответственность за вынесение смертных приговоров в таких операциях, как т. н. кулацкая (в соответствии с приказом № 00447) возлагалась даже на нижнее звено, то есть на руководителей республиканских и областных управлений НКВД. Со времени «Красного террора» 1918–1921 годов никогда до или после этого в советской истории не было таких примеров. В 20-е и 30-е годы все смертные приговоры утверждались на самом высоком уровне, то есть в Политбюро. Даже предшественники Ежова – Менжинский и Ягода, возглавлявшие Коллегию ОГПУ, выносившую такие приговоры, – официально должны были получить предварительное разрешение Политбюро. Таким образом, с начала 1937 и до ноября 1938 года Ежов стал не только глашатаем, но и символом новой формы террора в Советском Союзе.

Его кратковременный триумф, продолжавшийся лишь полтора года, сменился внезапным полным и хорошо организованным забвением. Сталин запретил даже упоминать его имя, причем, возможно, не только потому что оно могло вызывать нежелательные воспоминания, но и потому, что оно просто раздражало его. Например, в 1949 году Сталин, наставляя Вылко Червенкова и других болгарских руководителей, как лучше организовать работу органов внутренних дел в их стране, ссылался на советский опыт, упомянув в негативном контексте имя Ягоды, но при этом ничего не сказал о Ежове

Следующая страница