– Как, вы ничего не знаете о кладе Алима Айдамаха?!
Судакский кафенжи розовощёкий толстяк Нургали Абдураман-оглу хлопнул себя по толстым ляжкам и удивлённо уставился на собеседника.
Юный член-корреспондент Императорского Одесского общества истории и древностей Ермолай Ковригин, неделю назад прибывший в Судак для изучения фряжских древностей, виновато улыбнулся и, как бы извиняясь за своё неведение, пробормотал:
– Но я действительно впервые слышу об этом вашем гайдамаке.
– Казылык шайтану в дышло! – воскликнул Нургали, потешно всплеснув пухлыми ручками. – Вы удивляете меня всё больше и больше, почтеннейший Ермолай-ага. Такой любознательный молодой человек – и никогда не слышал об Алиме. Ай-яй-яй-яй-яй. Вам бы следовало знать это имя, коль скоро судьба закинула вас в наши возлюбленные Аллахом края.
Кафенжи не спеша, со знанием дела набил глиняную трубку с длинным черешневым чубуком, радушно протянул расшитый золотом кисет русскому. Молодой человек вежливо отклонил предложение – он не успел обзавестись привычкой вдыхать дым никотианы.
Говорливый татарин хитро прищурился, поцокал языком. Затем выудил щипцами из мангала уголёк, не спеша раскурил трубку, сладостно затянулся, пробормотал:
– Бир каве, бир тутун, зиэфет бютюн. – Не дожидаясь вопроса собеседника, перевёл поговорку на русский: – Чашка кофе, трубка табака – вот и весь бал.
Ермолай вновь смущённо улыбнулся:
– Вот от чашечки кофе я, пожалуй, не откажусь.
Кафенжи кивнул, взял медную джезве, бросил на дно толику соли, положил крохотный кусочек сахара. Затем присыпал всё молотым кофе, залил водой и поставил ковшик на раскаленный песок. Пока кофе закипал, татарин немного подогрел две фельджан – маленькие, буквально в два-три напёрстка, фарфоровые чашечки, кинул в них по горошине курдючного жира. Как только кофе в джезве вспенился, Нургали быстро разлил его по чашкам.
– Благодарю, – сказал Ковригин, принимая фельджан.
– Всё для вас, достопочтеннейший Ермолай-ага, – расплылся в елейной улыбке кафенжи. Подвинул гостю блюдце с мелко наколотым сахаром и поднос с медовым курабье. Сам же – по привычке «закусил» кофе трубочкой.
Ермолай пригубил чашку, хрустнул кубиком сахара. Затейливые условности восточного политеса были соблюдены, можно продолжать беседу.
– Так что там за клад такой? Чем знаменит этот ваш гайдамак Алим? – обратился Ковригин к Нургали.
– О-о-о, – закатил глаза плутоватый толстяк. – Алим Азамат-оглу – легенда крымских гор. Знаете, какая у него была жизнь? Э-э-э, не жизнь – дастан! «Идиге» наших дней… Вы знакомы с «Идиге»? Впрочем, это неважно… Так вот. Родился Алим более полувека тому назад. Ещё при Искандере Первом. Только-только закончилась война с Буанапартием. Родился он в селении Капырликой. Совсем юным отроком был отдан в услужение богатому караимскому купцу из Карасубазара – Соломону Бабовичу. А у Соломона была красавица дочь – Рахиль, ровесница Алима. – Нургали отхлебнул кофе, сладостно затянулся, пустил дым кольцами. Продолжил: – Шли годы. Мужал Алим, расцветала Рахиль. И вот, когда молодые люди встретили свою двадцатую весну, они поняли, что не могут жить друг без друга. Всепоглощающий огонь любви опалил их юные сердца.
Но не суждено было Рахиль и Алиму познать радости семейной жизни. На пути их счастья встал отец девушки – купец Соломон. От одной мысли, что его зятем может стать нищий татарин, богатый караим пришел в ярость. Он решил опорочить Алима в глазах дочери. Нанял не обремененных излишками совести людей, и те подбросили в лачугу Алима серебряные часы с цепочкой. Купец заявил о пропаже в полицию, указал на ненавистного слугу. Тут же в дом Алима нагрянули стражники, учинили тщательный обыск. Каково же было удивление юноши, когда в его постели служители закона обнаружили пропавшие у Бабовича часы…
– Под порогом, – раздался вдруг чей-то скрипучий голос.
Нургали осёкся, оглянулся.
В кофейне, кроме них с Ковригиным, находился только старый чабан в видавшей виды япындже и надвинутом до самых бровей башлыке. Он сидел в дальнем углу и, устремив взгляд потухших серых глаз в некую точку на выцветшем от времени ковре, мирно попыхивал трубкой.