Следы бурной ночи

Его вырвал из сна настойчивый, бесцеремонный стук в дверь, пронзивший тишину, словно выстрел.

В жизни Джеймса, привыкшего к опасностям и неожиданностям, было немало неприятных пробуждений, но это, безусловно, претендовало на звание одного из самых худших. Голова раскалывалась, гудела так, словно внутри черепа кто-то с остервенением колотил в барабанную установку, исполняя какофонию боли. В голове царил хаос, и даже самые туманные воспоминания о событиях предыдущего вечера ускользали, словно песок сквозь пальцы, оставляя лишь тягостное ощущение пустоты и неминуемой расплаты.

Но вспомнить необходимо было, и как можно скорее, потому что на спинке кровати, словно насмешка над его состоянием, небрежно висело светлое, почти невинное платье. А в ванной, за закрытой дверью, шумела вода, предвещая появление еще одной загадки, еще одной головоломки, еще одного витка в этой невероятной, захватывающей и, безусловно, опасной игре.

Значит, все-таки так. Вчера он, Джеймс, напился до беспамятства, совершив поступок, который в трезвом уме едва ли бы совершил. И, судя по всему, провел ночь в компании женщины легкого поведения. Голова гудела, совесть молчала, а в памяти лишь обрывки воспоминаний, словно осколки разбитого зеркала. Ирония судьбы, не иначе. После почти двадцати лет безупречной службы в CECOT, после всех пройденных испытаний, после всех пережитых опасностей – вот так вот, по глупости и пьяной слабости, оказаться в столь неприглядной ситуации. В его-то возрасте, когда седина уже начала пробиваться сквозь темные волосы, когда молодость давно осталась позади, а впереди лишь туманная перспектива. Стыдно, горько, но, видимо, такова цена за одиночество и годы, проведенные под прикрытием.

"Черт побери!" – прохрипел Джеймс, пытаясь сесть. Тело протестовало, мышцы ныли, а в глазах плясали разноцветные круги. Он застонал, нашарил рукой очки на тумбочке и нацепил их на переносицу.

Стук в дверь повторился, на этот раз настойчивее.

"Да иду я, иду!" – пробурчал Джеймс, с трудом поднимаясь с кровати. Он шатался, словно пьяный матрос на палубе во время шторма.

Добравшись до двери, он приоткрыл ее. На пороге стояла… Она.

Высокая, стройная, с копной рыжих волос, обрамлявших лицо, которое он определенно не помнил. Одета в шелковый халат, сквозь который просвечивалось кружево.

"Ты долго, милый", – произнесла она с улыбкой, которая, казалось, могла бы растопить ледники. Голос был мелодичным, но в нем сквозила сталь.

"Э-э-э… Доброе утро?" – выдавил Джеймс, пытаясь сообразить, кто она такая. "И что ты тут делаешь?"

"Что я тут делаю?" – Она приподняла бровь, демонстрируя идеальную форму. – "Готовлю завтрак, разумеется. И жду, когда ты соизволишь проснуться".

Джеймс сглотнул. Голова гудела еще сильнее. Он попытался вспомнить хоть что-то, но в памяти царил полный хаос.

"Простите, но… я вас не помню".

Ее улыбка стала еще шире, но в глазах промелькнула тень сомнения.

"Не помнишь? Странно. Я – Элизабет. И мы провели вместе… замечательный вечер".

Замечательный вечер? Но что-то подсказывало Джеймсу, что просто так отделаться не получится.

"Элизабет… а что именно мы делали?" – осторожно спросил Джеймс, пытаясь ухватиться хоть за какую-то ниточку.

Она рассмеялась. Звонкий смех, который, казалось, пронизывал его насквозь.

"О, милый, это секрет". Она шагнула вперед, сокращая дистанцию. "Но я уверена, ты оценишь мой завтрак. Я приготовила омлет с трюфелями и свежевыжатый апельсиновый сок".

Трюфели? Джеймс никогда не любил трюфели.

"Ладно, Элизабет", – вздохнул Джеймс, сдаваясь. "Пойдем посмотрим на этот омлет. Но обещай, что расскажешь мне, что произошло вчера".

Элизабет улыбнулась. "Обещаю. Но сначала – завтрак".

Они прошли на кухню, где на столе уже были накрыты тарелки, а в воздухе витал аромат кофе. Джеймс сел за стол, пытаясь собрать воедино осколки памяти. Что-то подсказывало ему, что этот день будет… интересным.

Завтрак, вопреки всем ожиданиям Джеймса, оказался просто великолепен. Омлет, приготовленный с изысканным вкусом, с тонким ароматом трюфелей, идеально поджаренный золотистый тост, и бокал свежевыжатого апельсинового сока, искрившегося на свету. Элизабет, судя по всему, обладала не только чарующей красотой, но и незаурядным талантом к созданию уюта и комфорта, что еще больше подогревало любопытство Джеймса.