Эти заросшие диким укропом и лебедой улицы были как воспоминание детства. Причем не его детства, не Валентина, – он-то провел свою ребячью пору среди блочных пятиэтажек, – а детства давнего, уютного и теплого, когда мальчишки гоняли по дощатым тротуарам обручи от бочек, запускали с невысоких крыш змеев и если дрались, то всегда честно, один на один…
Любопытно, что выросший в Краснохолмске Валентин в школьные годы эту часть города почти не знал. Если в ту пору он и оказывался здесь изредка, то смотрел вокруг без интереса. Не понимал… И лишь когда узнал про «Репейник», стал ходить сюда чуть не каждый день.
На востоке эти не тронутые временем деревянные кварталы обрывались на берегу Васильевского озера, с запада их отрезал от центра проспект Космонавтов, с юга и севера теснили горные хребты типовых двадцатиэтажных микрорайонов. В южном Валентин жил. В северном находился клуб «Репейник» – новые друзья Валентина, его самая большая отрада в нынешние времена.
От дома до «Репейника» добираться проще всего было на троллейбусе, по проспекту. Но Валентину нравилось ходить пешком, пересекая от края до края тихую городскую старину. При этом он старался каждый раз выбрать новую дорогу. Путаница извилистых улочек, переходов, тропинок среди ветхих заборов манила своей причудливостью…
Вот и сегодня Валентин свернул наугад – на дорожку за переделанной под керосиновую лавку часовенкой – и оказался в незнакомом ему до сей поры переулке с симпатичным названием Ручейковый проезд (хотя на проезд было не похоже – в заброшенных колеях росли аптечная ромашка и подорожник).
Вот здесь-то Валентин и увидел маленького рыболова.
У осевшего в лопухи бревенчатого дома была под мятой водосточной трубой врыта бочка. Глубоко врыта – над травой торчала круглым заборчиком лишь ее верхняя кромка с клепаным обручем. Видимо, хозяева добывали здесь для стирки мягкую дождевую воду. Над краем бочки, на самодельной лавочке из кирпичей и доски, сидел мальчонка лет восьми. В красных плавках и куцей, выше пояса, рыжей майке. Полуденное солнце блестящими точками горело в его давно не стриженных ржаных волосах. Он рыбачил – держал в руках короткую удочку, и леска от нее уходила в бочку. А на лавочке рядом с ним стояли новые алые сандалетки. И на лице, и в позе мальчика была такая сосредоточенность, такая готовность вот-вот выудить из дождевой бочки настоящую рыбку, что смеяться над ним – не вслух, а даже про себя – было грешно…
Однако над рыбаком смеялись. Двое мальчишек лет двенадцати (вполне славные, не вредные с виду) и растрепанная девчонка в мятых шортах стояли шагах в десяти от бочки, держались за велосипед и бросали в пространство громкие ядовитые фразы.
– Тра-та-та, тра-та-та, я поймал вчера кита, – заявил один мальчишка.
– Насадил кита на шпильку и поймал на это кильку, – подхватил второй.
А девчонка выдала целое четверостишие:
Я ловить всегда готов,
Только больше нет китов.
Все киты ушли на дно,
В бочке плавает… хи-хи…
«Хи-хи» – это потому, что она заметила Валентина. А то, глядишь, и срифмовала бы.
А мальчик у бочки не реагировал. Тощенькая спина его спокойно презирала дразнильщиков.
Валентин полюбовался маленьким рыболовом, радуясь, запоминая, впитывая эту картинку, чтобы сегодня же обязательно сделать рисунок в альбоме. Потом подошел к ребятам.
– Зачем вы его дразните? Пускай играет как хочет…
Мальчишки вроде бы смутились. А девчонка дерзко фыркнула:
– Подумаешь!.. Дело не в том, что играет, а в том, что хвастун. Всем говорил, что щуку вытянет, а сам таскает одну мелочь… – И громко окликнула рыбака: – Эй, Князь! Ты хотя бы карася поймал! А то твою мелочь даже кошки не едят!
Мальчик не шелохнулся. А Валентин в это время думал удивленно: «Какая мелочь?.. В бочке кто-то водится? Может, жуки-плавунцы или головастики?»
Он спросил:
– А почему вы его Князем дразните?
– Мы не дразним! – обиделся смуглый, будто закопченный мальчик. – Просто прозвище такое. У каждого прозвище есть. Я, например, Дым, а вот он, – Дым кивнул на светлого круглолицего приятеля, – Оладя… А вот она – Швабра!