– Мы дошли до 69-го градуса южной широты, когда я увидела вдалеке кромку ледяной стены. Высотой эта стена была никак не меньше версты и тянулась в обе стороны насколько хватало глаз…
Говорит Ида Павловна размеренно, не торопясь, а голос у неё словно у самца – низкий и с хрипотцой. На её грузное расплывшееся тело напялен камзол с накладными карманами, золочеными пуговицами и капитанскими эполетами. На ногах у старшей сестры – короткие бутылочного цвета суконные панталоны, белые чулки и крепкие из свиной кожи башмаки с квадратными мысами. У нее обветренное, кирпичного оттенка лицо. Двойной подбородок, маленькие, утонувшие в подушках щек, глазки и прямой крупный нос, как у всех Брошель-Вышеславцевых. Её рыжие выгоревшие на солнце волосы заплетены в короткую косицу.
– Я бы так хотела взглянуть на эту ледяную стену! – восклицает София.
Она сидит под другую сторону стола и не сводит восторженных глаз с сестры.
– Южные широты совершенно непригодны для жизни, – продолжает Ида Павловна, обводя всех собравшихся в гостиной немигающим взглядом. – Холод там просто адский и дуют пронизывающие ветра. Покуда мы шли вдоль стены, такелаж судна оброс коркой льда. А самогон застыл от мороза и сделался густым, как холодец, что его впору было резать ножом. Члены экипажа стали сходить с ума. Наверное, не было дня, чтобы кто-то не бросался за борт…
Ида Павловна глухо кашляет, лезет в карман камзола и достает кисет и выточенную из пеньки трубку. Крепкими короткими пальцами она принимается не торопясь набивать трубку табаком.
– Что еще сказать? Прохода через льды я так и не нашла, – старшая сестра высекает искру вечным огнивом. – Я сделала пару дюжин снимков, завтра отправлю в лабораторию на печать. Но тебе, наверное, невтерпеж, Софи? Хочешь посмотреть негативы?
– Еще как, – говорит София Павловна, и становится похожей на маленькую девочку.
– Только не разбей, как в прошлый раз.
На столе подле Иды Павловны стоит небольшой сундучок. Старшая сестра отпирает замок и откидывает крышку. София торопливо обходит стол. Она склоняется над сундучком и осторожно достает стеклянную пластину негатива и смотрит на свет.
Под потолком гостиной горит матовый шар. На столе, застеленной льняной белой скатертью, стоит медный ведерный самовар с нагревательным контуром, вазочки с вареньем и блюдо с пирожками. Сестры Брошель-Вышеславцевы пьют чай. Поодаль возле буфета стоит экономка в строгом темном платье и муниципальный раб Гелий. За высокими распахнутыми на улицу окнами смеркается.
– Эта ледяная стена кажется такой… Такой устрашающе отвесной, – говорит София Павловна. – Ей невидно конца… Даже не верится!
Она достает из сундучка один негатив за другим, и пытливо вглядывается в стеклянные платины.
– Ида, мы все ужасно рады, что ты вернулась домой в добром здравии, – Евдокия Павловна ставит фарфоровую чашку на блюдце. – Я понимаю, эти экспедиции чрезвычайно важны для географического общества и Великой Тартарии. Но твой следующий прожект совершенно нас разорит.
Ида Павловна задумчиво глядит на сестру своими маленькими глазками. Потом она делает знак экономки, и Татьяна Измаиловна наливает в её чашку еще заварки и кипятка. Экономка пока что не допустила Гелия прислуживать за столом. Он должен внимательно следить за Татьяной Измаиловной и учиться.
– А тебе разве не хочется узнать, в каком мире мы живет? – спрашивает сестру София.
Но Евдокия Павловна ей не отвечает. Она щелкает крышкой портсигара и принимается разминать в пальцах папироску.
– А ты выглядишь усталой, Дося, – замечает Ида Павловна. – У тебя круги под глазами.
– Я скверно спала, – Евдокия Павловна невесело усмехается. – Да и на службе не ладится. У меня никак не выходит распутать одно дело… Впрочем, все это вздор.
– Ну, коли вздор… – Ида Павловна опирается рукой о столешницу и тяжело поднимается на ноги. – Ты права Дося, мои прожекты обходятся слишком дорого. И все же, мне придется выйти в море еще один раз. Торжественно обещаю, это будет моя последняя экспедиция.
Она проходит через гостиную к старой карте, висящей на стене в тяжелой потемневшей от времени раме.