Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя

Пролог

«1 декабря, в 16 часов 30 минут, в городе Ленинграде, в здании Ленинградского Совета (бывший Смольный) от руки убийцы, посланного врагами рабочего класса, погиб Секретарь Центрального и Ленинградского Комитетов ВКП (большевиков) и член Президиума ЦИК СССР товарищ Сергей Миронович Киров». Это правительственное сообщение опубликовали в газетах 2 декабря 1934 года.

Кто же пал жертвой убийцы? «Администратор исключительно средних способностей… не имевший какой-либо политической важности», – заявил американской прессе в сентябре 1936 года Лев Троцкий. «Слабый организатор», – добавил сорок лет спустя в частной беседе Вячеслав Молотов.

Однако коли так, то откуда столько шума вокруг личности Кирова, столько внимания к обстоятельствам его гибели? И откуда устоявшееся убеждение, что смерть «замечательного оратора, массовика», умевшего «дойти до человеческих душ» (это уже Лазарь Каганович), повернула судьбу страны?

А ведь, похоже, и вправду повернула. О культе личности Сталина написано много. О том, что Сталин устроил посмертный культ личности Кирова, – почти ничего. В предвоенные годы Мироныч превратился во вторую по значимости персону в большевистском пантеоне после Ленина. Опередив даже таких «выдающихся вождей», как Свердлов и Дзержинский.

Так выглядели центральные газеты 2 декабря 1934 г.

Менее чем через пару месяцев, в январе 1935 года, скончался Валериан Куйбышев, фигура вроде бы равнозначная Кирову. Однако эта утрата не вызвала той же великой скорби ни у генсека, ни в стране. День смерти Куйбышева не считался «черным днем» довоенного советского календаря. А 1 декабря считалось.

Ежегодно в этот день целые полосы центральных и местных газет отводились под материалы о Кирове. В городах, связанных с ним, открывались музеи, а по всей стране – выставки. На площадях устанавливались памятники, в скверах и помещениях – бюсты. В киосках продавались открытки, посвященные Кирову. В клубах читались доклады и лекции о нём, на заводах и фабриках устраивались «читки» его статей и речей. И, конечно, проводились митинги, где дружно проклинали «врагов народа», погубивших лучшего сына партии.

В «горниле» этих мероприятий в общественном сознании страны и сформировалась первая версия, официальная, гибели вождя ленинградских коммунистов: «Киров руководил разгромом троцкистско-зиновьевской банды в Ленинграде, оставив оппозиционных генералов без армии… Поэтому он был ненавистен врагам народа – зиновьевским бандитам. Поэтому первый удар подлых наймитов гестапо был направлен на Сергея Мироновича Кирова». Так написал в кратком биографическом очерке, изданном в 1936 году, Б.П. Позерн, близкий соратник Кирова, который хорошо Кирова знал, на глазах которого Киров умер… Как ему не поверить?!

Поверили, но не все. Недаром именно тогда появилась хлесткая частушка «о коридорчике», где Кирова убил не Зиновьев, Троцкий или Бухарин, а… Сталин. Возникла она на фоне Большого террора, набравшего силу в 1937 и 1938 годах. Однако стартовал процесс именно после выстрела в Смольном, ставшего своеобразным Рубиконом, сломом эпох. Современники почти сразу почувствовали это. «Первым последствием, несомненно, будут аресты, а вторым – переворот в политике», – очень точно угадал в те декабрьские дни один из руководителей «Гипроазота», научного института из ведомства наркомтяжпрома Орджоникидзе. И добавил: «Реорганизация ОГПУ в НКВД означала смягчение борьбы, которое… вызвано смягчением борьбы контрреволюции. Но убийство Кирова доказывает, что борьба продолжается», и нет гарантии, «что не будет поворота к массовым арестам и террору».

А вот мнение академика Ивана Павлова, 12 декабря 1934 года: «Газеты раздули убийство Кирова в политическое событие… Вероятно, ревность или личные взаимоотношения вызвали эту смерть, и я не понимаю, к чему эти горы трупов… 17 лет мы живем под террором ГПУ. Последние месяцы, казалось, это исчезло, перешли к культурным формам работы, но теперь вновь жестокость и террор»

Следующая страница