Марион стояла за прилавком кофейни «Лес», глядя на огни города, которые отражались на витрине. Уже начинало вечереть, и все что бодрило это аромат свежезаваренного кофе и выпечка, которую Алекс только вытащил из печи. Она никогда не мечтала о той жизни которой сейчас живет, но она смогла полюбить это место – уютное, теплое, где можно забыться о всех своих заботах. А их у Марион последние пять лет не мало. Однако сегодня все иначе. Волнение переполняло так, будто в груди затаился маленький зверь, готовый вырваться наружу.
Завтра тот самый день.
Марион впервые ступит на порог университета. Это была ее цель, ее мечта. Стать журналистом. Говорить о важном, не о новом оттенке помады, не о новом популярном напитке, нет. Она хотела говорить о неравенстве, о воспитании детей, о политике. О том почему для кого-то до сих пор считается нормой бить детей за плохие оценки, о женщинах, которым нет места у власти в науке, о мужчинах, сидящих в декрете и многом другом. Она хотела понимать то, о чем предпочитают особо не говорить. Все детство она представляла, как будет писать о мире, людях, о том, что действительно ее волнует. И вот завтра Марион станет чуточку ближе к совей мечте.
– Эй, вы там спите? – раздался резкий голос. Это был мужчина лет тридцати, который весь вечер не давал ей покоя. Он сидел за столиком у окна, что-то усердно записывал в свой блокнот, с недовольным лицом, будто весь мир ему чем-то обязан, – американо слишком горячий! Вы что даже банальный кофе не умеете готовить.
Марион стиснула зубы, старясь держать себя в руках, натянула улыбку как можно шире.
– Извините, я сейчас все исправлю, – произнесла она, ощущая, как нарастает злость внутри нее. Мар понимала, что нельзя грубить, но из-за таких противных посетителей, иногда хотелось просто сказать слово на три буквы и уволиться. Но выбора нет.
– Что за мерзавец, – читая мои мысли шепчет Алекс.
– Классический напыщенный индюк, который самоутверждается за счет женщин, – пожимая плечами отвечает Мар.
– Держись, еще немного, – кладя руку на плечо, поддерживает напарник.
Марион вздыхает и натянуто улыбаясь шепчет «угу».
Пока она готовила новый заказ, мысли были о Лиззи, ее пятилетней дочери, с которой ой как непросто, но она безумно соскучилась по ней.
В тот момент, когда раздался звонок на смарт-часах, сердце Марион замерло. Звонили из садика.
– Добрый вечер, мисс Райли, – произнесла воспитательница с ноткой беспокойства в голосе, – ваша дочь сегодня подралась с мальчиком. Не волнуйтесь, они несильно пострадали, но вам стоит приехать и забрать Лиззи.
– Я сейчас приеду.
Господе Лиззи, что же случилось, ты ведь никогда не дралась. Проносится в голове у Марион.
– Алекс, прости мне нуж…
– Едь, я закрою смену, – вздыхая говорит Алекс.
– Спасибо, ты лучший.
– Знаю.
***
Забрав дочь из садика, я выслушал небольшую лекцию о том, как важно говорить с детьми. Что применять силу запрещено, и если такое будет продолжаться, то садик будет вынужден попрощаться с Лиззи. А это сейчас меньше всего было нужно Марион. Поэтому она несколько раз извинилась, пообещав, что обязательно поговорит с дочерью. И это было абсолютной правдой. И лишь потом они с дочкой направились домой.
– Лиззи, что случилось? Ты ведь никогда не дралась, – обеспокоенно спрашивает мать.
Маленькая копия лишь надувает губы и продолжает идти.
Тут Марион не выдерживает и останавливается, строго смотрит дочери в глаза.
– Что произошло, рассказывай.
– Себастьян сказал, что только неудачницы растут без отцов, и что я буду тупой неудачницей, как ты. А ты ведь не неудачница, а лучшая мама на свете, и я ударила его в живот.
Марион закрывает глаза. Господе. Лиззи ангел, ей просто не повезло с родителями. Слезы наворачиваются, но нельзя показывать свою слабость. Она крепко обнимает дочь.
– Ты лучшая дочь на свете, но больше не делай так, хорошо? Ты ведь слышала, что говорила воспитательница? Бить никого нельзя.
– Даже если человек говорит гадости?
– Даже если так, лучше промолчать или ответить ему, но не грубо, и тем более нельзя применять силу.
– Ладно, – недовольно бормочет под нос Елизабет.