Глава 1. "Профессор и мужик"
История любит генеральные уборки. Раз в поколение она сметает к чертям накопленные условности, смывает позолоту с фальшивых авторитетов, сбрасывает с пьедесталов тех, кто привык к поклонению. И тогда выясняется простая истина: профессор без кафедры – просто человек с больными ногами, а мужик без поля – философ поневоле.
Война – лучший социолог из всех, что знало человечество. Она не читает дипломы и не интересуется родословными. Просто берет людей и трясет, как кости в стакане, пока не выпадет та комбинация, которую никто не планировал.
Иван Артемьевич Соколов прожил полвека в мире Слов с большой буквы. Древнегреческие тексты были ему ближе соседей по коммуналке, а латинские изречения – понятнее разговоров с дворником. Он мог часами рассуждать о нюансах перевода одной строчки Эсхила, но терялся, когда тот же дворник спрашивал, во сколько убирать снег.
Тридцать лет кафедры классической филологии. Тридцать лет уважения, граничащего со страхом. Студенты боялись его экзаменов, коллеги – язвительности, деканат – принципиальности. Соколов принадлежал к тем людям, которые никогда не идут на компромиссы, ибо уверены: истина дороже комфорта.
– Невежество не порок, а несчастье, – любил повторять он, постукивая указкой по доске. – Но нежелание избавиться от невежества – уже порок.
Квартира на Арбате напоминала филологический музей: стеллажи до потолка, фолианты в кожаных переплетах, бюсты античных мыслителей. Жена Александра Петровна давно смирилась с тем, что мужа больше интересуют мертвые греки, чем живая супруга. Детей не было – Иван Артемьевич считал, что воспитание чужих детей в университете отнимает достаточно сил.
Когда началась война, профессор отнесся к ней как к досадному историческому эпизоду, нарушающему нормальное течение научной жизни. Он искренне верил, что мир вращается вокруг культуры, а все остальное – временные неприятности.
– Варвары приходят и уходят, – говорил он жене, – а Софокл остается.
Остался бы. Если бы осколок в октябре сорок первого не снес Ивану Артемьевичу полжизни вместе с обеими ногами.
Но война с профессором еще не закончила. Ранение оказалось лишь первым актом долгой трагедии. Врачи спасли жизнь, но борьба за то, что от нее осталось, растянулась на годы. Гангрена, сепсис, бесконечные операции – одну ногу ампутировали сразу, вторую пытались сохранить почти два года. Месяцы в реанимации сменялись неделями в хирургии, передышки – новыми кризисами.
Александра Петровна не выдержала. Не смерти мужа – к ней она была готова. Но не выдержала этого медленного умирания по частям, когда каждый день приносил либо ложную надежду, либо новое отчаяние. В сорок втором году она просто исчезла из госпиталя, оставив записку: «Прости. Не могу смотреть, как ты мучаешься.» Позже узнали – уехала к сестре в эвакуацию, там и сгинула в каком-то тифозном бараке.
Иван Артемьевич принял уход жены с философским спокойствием раненого зверя. Что такое предательство близкого человека для того, кому каждую ночь является смерть и каждое утро – новая боль? Просто еще одна потеря в длинном списке потерь.
К сорок четвертому году медицина наконец сдалась. Вторую ногу ампутировали в январе, когда стало понятно: либо это, либо полное поражение костей. Профессор встретил известие с облегчением человека, который слишком долго ждал приговора.
– Наконец-то, – сказал он хирургу. – А то я уже думал, что буду умирать вечно.
Петр Андреевич Глушков о смысле жизни не думал – некогда было. В сорок лет за плечами простая биография: родился в деревне Красный Яр, женился на Марьюшке в семнадцать ее лет, растил сына Кольку. Пахал, сеял, жил.
Пётр принадлежал к тем, кого называют солью земли – не потому, что особенно хорош или плох, а потому что без таких земля перестает быть землей, превращается в грязь под ногами. Он знал, когда сеять рожь и как лечить коров, умел руками делать все необходимое для жизни и ничего лишнего.
Читать выучился в тридцать, когда в деревню приехала учительница и открыла ликбез. Ходил не от жажды знаний – жена настояла: «Стыдоба какая, Петенька, председатель колхоза неграмотный!»