В аламейских степях два времени года: просто жаркое и очень жаркое. Зимой, когда не «очень», а «просто», легче дышится, и порой до этих мест доходят дождевые тучи, невесть как не растерявшие влагу во время путешествия через полматерика, изредка грохочут грозы, шумят настоящие ливни. Тогда по броне, не успевая испаряться, бегут потоки воды, ручьи затекают в бойницы, и экипажу весело.
Летом куда хуже. Какой ни возьми броневагон, после полудня внутри него духовой шкаф. В будке бронепаровоза, если он под парами, и того хуже.
А вокруг, от насыпи и до горизонта, только марево над жухлыми злаками, а подчас и миражи – повыше горячей степи, пониже безжалостного солнца. Висят, дразнят. Воды нет, пищи нет, вообще ничего нет, кроме близкой смерти. Но смерть существует только для живых…
Встречаются и живые. Даже боеспособные.
Откуда на исходе лета в пределах Сухой пустоши взялась крупная банда – никто не знал. Судя по всему, это были кочевники с крайнего юга, изгнанные из своих краев засухой и впервые увидевшие железную дорогу. Как иначе понять, что они, конные, вооруженные всего-навсего старыми ружьями, бросились всем гуртом на товарный поезд, медленно тащивший вагоны с рудным концентратом? На что диким степнякам концентрат? А некоторые – не иначе как от большого ума – атаковали бронепоезд, развернувшись в лаву…
Исход был ясен до начала дела. По такому противнику и стрелять-то было неловко – все равно что истреблять постояльцев приюта для слабоумных. А пришлось.
Пули кочевников бессильно щелкали по броне, распаляя пулеметчиков той спокойной злостью, какая бывает на учениях, «приближенных к боевой обстановке». Слитный вой атакующих только раззадорил стрелков. Что, немытые, пограбить захотелось? Вот вам грабеж, получите и распишитесь!..
Машинист положил руку на рукоятку тормоза, подумал и не стал останавливать бронепоезд. Во-первых, не было приказа. Во-вторых, кочевники наверняка не догадались испортить путь или устроить завал впереди. В-третьих, на малой скорости броневагоны почти не раскачиваются и точность огня не будет снижена.
В-четвертых, предпринимать какие-то специальные действия помимо стрельбы при нападении дикарей – чересчур много чести для них.
Наконец, в-пятых, остановка означала бы прекращение потока воздуха, поступающего через вентиляционные отдушины в будку машиниста. Воздух был горяч, но его движение хоть как-то охлаждало потные торсы голых по пояс машиниста и помощника, по совместительству – кочегара. Бронепаровозом «Грозящего» всегда управляли двое – но не от скупости железнодорожного начальства, как на многих дорогах Аламеи, а просто потому, что в тесной бронированной будке не хватало места для третьего члена паровозной бригады. Железная дорога была узкоколейной, и «Грозящий» был узкоколейным бронепоездом – карликом среди своих собратьев.
Узкоколейный – раз. Принадлежащий пограничной страже – два. Это в тысяче километров от ближайшей границы! Тот, кто не знаком с реалиями Центрума, просто-напросто покрутит пальцем у виска.
А напрасно.
Тупые рыла пулеметов зашевелились, нащупали цели, и бронепоезд загрохотал. Без особой надобности жахнула пушечка картечью. Из прицепленных к охраняемому составу теплушек с рабочей сменой и охраной донеслись винтовочные выстрелы. Кормовой пулемет бронепоезда вел по атакующим фланговый огонь.
Атака захлебнулась сразу. Вдоль полотна остались лежать тела людей и лошадей. Немногие из догадавшихся вовремя повернуть нахлестывали коней. Стрельба стихла. В жаркий и без того полдень вода в кожухах пулеметов была недалека от точки кипения…
Много ли увидишь сквозь смотровую щель? И все же, оторвавшись от нее, машинист пробормотал:
– Хоть какое-то ребятам развлечение…
Бронепоезд и следующий за ним состав продолжали ползти на север.