Спору нет, время от времени «человек» и впрямь звучит гордо, но стоит только бросить взгляд на историю рода людского, как восторгов сразу же поубавится. Великий пролетарский писатель и основоположник социалистического реализма был все-таки слишком большим оптимистом. Каннибализм, человеческие жертвоприношения, жестокое преследование иноверцев, костры святой инквизиции, истребление целых народов, локальные и мировые войны, чудовищные социальные эксперименты – вот далеко не полный перечень злодеяний рода Homo. Праведники, подвижники и бессребреники были во все эпохи, однако они погоды не делают. Бал всегда правили корыстолюбцы и пройдохи всех мастей, выдирая с корнем слабые ростки альтруизма. Чувствительным натурам впору не только вздребезнуться и сопритюкнуться, но даже, может быть, подудониться. Посему примем компромиссное решение: человек не так чтоб уж совсем плох, но и не вполне хорош.
В конкурентной борьбе успехи Homo sapiens бесспорны. Его агрессивность, исключительная изобретательность и поразительная пластичность всегда были выше всех похвал. В конце концов, это чуть ли не единственный биологический вид (среди крупных позвоночных), сумевший занять все экологические ниши на планете. Бодро прошагав по нашему небольшому шарику, Homo sapiens не оставил братьям своим меньшим ни единого шанса.
При всем при этом человек смотрится на фоне «меньших братьев» крайне невыгодно. Он вздорен, суетлив, истеричен и редкостно неуклюж. Естественная грация досталась крупным кошкам. Преследующий антилопу гепард – это воплощенное изящество: он летит как птица, почти не касаясь земли. Да и домашние мурки восхитительно грациозны в сравнении со своими хозяевами. Волчья стая бесшумной тенью скользит по ноздреватому снегу... Губастый лось обнаруживает в каждом движении своеобразную ломкую пластику... Все живое демонстрирует удивительную соразмерность. И только человек, безвозвратно вывалившись из природной среды, топчется, хлопочет на обочине эволюции, не замечая своей нескладности. «Известно, что есть много на свете таких лиц, – писал Гоголь, – над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз – вышел нос, хватила в другой – вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: „Живет!"»
Похоже, что природа не доделала род людской и выпустила полуфабрикат. Поэтому я очень хорошо понимаю Киплинга, который любил тропическое зверье куда больше, чем себе подобных. Народ джунглей у него благороден, прям, справедлив и живет по строгим законам.
Разве можно сравнить запуганную и суеверную деревенщину индийской глубинки с вольными лесными жителями? Даже старый увалень Балу вызывает больше уважения, чем самый продвинутый дехканин. Правда, «лягушонок» Маугли в конце концов торжествует, но его победа неминуемо обернется поражением, потому что усидеть на двух стульях невозможно. Порождение совсем иного мира, мира людей, он рано или поздно должен будет сделать выбор, и каким этот выбор будет, сомневаться почти не приходится. Именно в этом и заключается подлинный трагизм киплинговской сказки.
Разумеется, Киплинг не писал ученого трактата. Мир его обаятельных персонажей предельно условен. Тем интереснее бьющая в глаза неукорененность главного героя, безнадежно повисшего меж двух миров. Да разве только в несчастном Маугли дело? Он, по крайней мере, свой – родной и привычный, хотя и отмечен печатью нездешнего происхождения. А вот селяне – это совсем другой коленкор: чужие, опасные, недобрые, не вызывающие никаких чувств, кроме настороженности пополам с презрением. Неслышно скользя меж лиан, Багира зорко следит за охотниками, расположившимися на ночлег (у одного из них есть даже английский мушкет). «Что они собираются делать?» – спрашивает она у Маугли. «Они поели, а теперь будут курить, – отвечает Маугли. – Люди всегда делают что-нибудь ртом».
Беда в том, что человек эволюционировал слишком быстро. Неторопливая природа попросту не успела должным образом обтесать свое очередное творение. Привыкшая действовать методом проб и ошибок, она наивно полагала, что впереди у нее вечность. Когда сообразительный двуногий примат догадался вооружиться острым камнем, овладел огнем и заговорил,генетическая полноценность популяции отступила на второй план. Социальность стала властно попирать биологию. Заработали совсем иные, незнаемые прежде факторы, и первой среди равных была, конечно же, членораздельная речь. Речь необычайно расширила приспособительные возможности наших далеких предков, позволив передавать от поколения к поколению большой объем информации. Умный человек в значительной степени освободился от жесткого давления отбора и немедленно окружил себя второй, рукотворной, природой, где работали уже совсем другие закономерности.