– Шнырек плачет, – упрекал меня Юксаре. – Привидение нарисовало череп на его банке из-под кофе и написало внизу: «ЯД».
– Какое ребячество, – ответил я.
– И Фредриксон рассердился. Твое привидение накалякало всякие угрозы на «Морском оркестре» и ворует у него стальные пружинки!
Т. Янссон
Пришельцы явились пешком, с востока. Охрана восточных ворот увидела их издалека – две фигурки неторопливо спускались по склону, ничего не остерегаясь и ни от кого не прячась, словно в верхнем лесу не водилось зверя крупнее и опаснее белки, а в поселке их ждали давние и достойные доверия приятели.
Поселок очень редко посещали гости извне, и почти никогда они не приходили пешком. В первые годы после Падения, когда люди в ужасе бежали из промышленных регионов кто на чем сумел, таких путешественников было много, но на памяти нынешнего поколения это был второй случай (если считать за первый полуживого дикаря, который свалился почти у самых ворот, не успев даже объяснить, кто он такой).
Все время, пока незнакомцы спускались по тропе, то исчезая за обильной растительностью, покрывавшей склон, то опять появляясь, стражи у ворот азартно отбирали друг у друга единственный бинокль и строили всевозможные предположения.
Не похоже было, что путешественники пересекли пешком пустоши, – ни один, ни другой не выглядел ни изнуренным, ни запыленным, да и вещей у них с собой оказалось подозрительно мало. Спорщики единодушно сошлись на версии, что у странных гостей где-то неподалеку сломалась машина или кончился бензин. А пока шло обсуждение, чужаки приблизились настолько, что можно было рассмотреть лица, и у наблюдателей появилась новая пища для гипотез.
Высокий стройный мужчина в странной шляпе и с винтовкой на плече отличался от обычных бродяг пустоши разве что одеждой, но мало ли во что нынче люди одеваются – чем разжиться удалось, то и напяливают. Лицо, наполовину скрытое полями шляпы, тоже не выглядело странным, возможно, слишком узкое для южанина, но кого сейчас удивишь формой лица. А вот его спутник вызвал у ворот живейшую дискуссию, так как издали трудно было определить – то ли это мальчишка-подросток, то ли девушка. Хрупкая фигурка могла с равным успехом принадлежать и тому, и другой, штаны и сапожки – тоже, походка склоняла мнение наблюдателей в пользу мальчика, отсутствие оружия – в пользу девочки, а невообразимое нечто, навороченное на голове, вообще повергало в растерянность. Самое обидное – эта странная конструкция скрывала лицо, оставляя на виду одни глаза, и только затрудняла задачу любопытствующих. Кто-то из особо образованных даже вспомнил, что лет за триста до Падения женщины Шамри обязаны были закрывать лица и носили похожие головные уборы, но сторонники «мужской» версии немедленно его высмеяли. Да и правда – неужели возрождение древних обычаев, о которых никто уже не помнит, может быть вероятнее, чем куча более прозаических объяснений: от какой-нибудь неприглядной мутации до банальной защиты от пыли?
Обиженный эрудит немедленно испортил всем развлечение, напомнив, что они тут все глупостями занимаются, тогда как по инструкции должны срочно сбегать и позвать кого-нибудь из специалистов по разуму. Потому как сам он боевой маг и разобраться, что у этих чужаков на уме, не может.
Некоторое время охранники еще препирались, кому бежать, пока не сошлись на том, что бегать положено самым младшим. Самый младший, соответственно, не осмелился беспокоить такими мелочами самого Кайдена, а позвал Юкери, который и жил рядом, и моложе был почти вдвое.
Когда странная парочка подошла к воротам, охранники уже извелись от любопытства и успели заразить своим интересом молодого мага, примчавшегося на помощь. А помимо них на стене торчала половина поселка – вернее, та его половина, которая не была в это время в полях, на охоте или на других воротах.
Пришельцы остановились в десятке шагов от ворот, и высокий мужчина поднял наконец шляпу, явив зрителям верхнюю половину лица. Ничего в нем особенного не оказалось, разве что непривычно открытый и доброжелательный взгляд да странная неуловимая искорка в глазах. Однако все присутствующие женщины почему-то мгновенно воспылали к странному гостю нездоровым интересом, хотя узколицые востроносые северяне никогда не считались симпатичными у куфти и хетми.