Да, согласен, на Манхэттене в середине июля, в жару, можно ожидать чего угодно. Но когда на пороге одной из квартир на Саттен-Плейс передо мной возникла одалиска, как бы сошедшая со страниц «Тысячи и одной ночи», – это было уж слишком.
Если это видение не стало следствием солнечного удара, меня следовало немедленно запеленать в смирительную рубашку и направить в отделение буйнопомешанных госпиталя «Бельвю».
– В чем дело? – томно поинтересовался мираж.
Я закрыл глаза и застонал.
– Похоже, у вас солнечный удар, – произнесла она, проявляя ко мне какой-то болезненный интерес. – С такой короткой прической нельзя выходить без шляпы. Ни в коем случае!
Я с трудом приоткрыл глаза. Одалиска стояла на том же месте, прислонившись голым плечом к дверному косяку и флегматично глядя на меня громадными темными глазами. Густые каштановые волосы в беспорядке падали ей на плечи. Груди феноменальной округлости едва удерживались крохотным болеро, застегнутым на одну пуговку. На ней были шелковые, почти прозрачные шаровары, стянутые на лодыжках гигантскими кольцами, звенящими при каждом движении. Настоящая Саломея! Все ясно: эта проклятая жара довела меня до галлюцинаций. Тем не менее я пробормотал:
– Меня зовут Бойд, Дэнни Бойд. Я пришел к Осман-бею. Но, кажется, не вовремя…
– Нет-нет! Вы как раз кстати, – заверила она меня.
Тогда я предположил:
– Может быть, он занят? Я мог бы прийти зимой, когда будет немного прохладнее…
– Да нет же, он как раз развлекается со своей милочкой-дымилочкой, – сообщила одалиска с улыбкой. – Входите, мистер Бойд.
– Ну в таком случае мне действительно лучше прийти позже… когда он со своей милочкой закончит, – решил я, глотая слюну. – Вернусь, когда она уйдет.
– Вы не поняли, – строго возразила она. – Это такая штука для курения. Ее еще называют наргиле или кальян.
А ведь я действительно не понял – решил, что речь идет о девке… Какой же надо иметь извращенный ум, чтобы такое подумать!
Тогда я объявил:
– Если хотите, могу сейчас же уйти и больше никогда не приходить вообще. Вот таким образом.
– Уж лучше входите, – неприязненно усмехнулась она. – Только больше ничего не воображайте, ладно? А этот наряд – просто мой рабочий костюм!
Я пошел за ней следом. И по мере того как продвигался в глубь квартиры, атмосфера вокруг все больше и больше насыщалась тяжелыми ароматами – было похоже, что где-то за углом курят ладан.
Гостиная оказалась столь же американской, как и встретившая меня красотка. Прекрасный белый ковер из бараньих шкур покрывал пол. Сверху небрежно были разбросаны плюшевые пуфики. Никаких стульев.
На одном из пуфиков сидел мужчина с кальяном в руке. Такие штучки я раньше видел только в мультфильмах. Я плохо различал детали, так как шторы были плотно задернуты и в комнате царил полумрак. Но каждый раз, когда этот человек склонялся над своим агрегатом, дым, проходя через воду, вызывал там какое-то неприличное бульканье.
– Это Дэнни Бойд, – сообщила одалиска. – На мой взгляд, пошляк с извращенным умом, но, наверное, вам от него что-то нужно?
– Вы действительно Осман-бей? – полюбопытствовал я.
Мужчина заботливо потрогал редкую бороденку, которая, казалось, вот-вот отклеится. В его черных глазах зажегся отблеск интереса.
– Присаживайтесь, мистер Бойд, – указал он мне на один из пуфиков.
Я неловко уселся и замер в ожидании, когда он затянется в очередной раз.
Чтобы дым прошел по всем закоулкам прибора и попал в рот, нужно, оказывается, немало времени. Я воспользовался им, чтобы внимательно рассмотреть человека, курящего из наргиле. На нем был скверный черный парик с длинными жирными волосами, голубая шелковая рубашка, скрывающая громадный живот, и желто-зеленые панталоны в обтяжку. Голые стопы у него были длинные и узкие, как у женщины. Серебристый лак покрывал ногти. В целом он производил впечатление страдающего одной из тех болезней, о которых не принято говорить.
– Я Осман-бей, – выпуская клуб ароматного дыма, объявил наконец курильщик таким тоном, будто произносил откровение. – Добро пожаловать в мой дом!
– Премного благодарен, – пробормотал я.