Лучи холодного утреннего света пробивались сквозь гексагональные стеклянные панели зала Совета. Здание располагалось в орбитальном сегменте Мнемозина-4 – месте, где принимались решения, способные изменить траекторию целых цивилизаций.
Элиза Корт стояла у края круглого зала, лицом к полупрозрачному экрану, на котором отображались лица членов Совета. Некоторые были физически в зале, другие – представлены голографически, но все одинаково безмолвны. Она только что закончила свою презентацию: тридцать восемь минут плотной речи, без слайдов, без графиков, без пафоса. Только логика, философия и чёткая методология.
В центре экрана горела надпись:
«Проектное предложение: Алетейя»
Под ним – сжатое резюме: «Создание когнитивного инструмента реконструкции истины при условиях субъективной неопределённости». И чуть ниже: «Кандидат в руководители: д-р Элиза Корт».
Молчание тянулось. Затем один из членов Совета, профессор Накамура, склонил голову и заговорил:
– Доктор Корт. Ваш проект балансирует на грани философии, нейронаук и этики. Многие считают его неосуществимым. И даже опасным. Почему вы уверены, что он необходим?
Элиза ответила без колебаний:
– Потому что общественный консенсус – не критерий истины. Мы тонем в интерпретациях, и каждый наш алгоритм лишь усиливает искажения. Если мы не создадим метод реконструкции объективного, пусть даже приближённого, понимания… мы потеряем само понятие истины. А с ним – и доверие, и знание, и смысл прогресса.
Накамура посмотрел на остальных. Взгляд за взглядом, кивок за кивком. Голосование было быстрым.
На экране загорелась надпись:
Решение: ПРОЕКТ УТВЕРЖДЁН
Финансирование: выдано
Код проекта: Α-001
Руководитель: д-р Элиза Корт
Когда экран погас, Элиза ещё несколько секунд смотрела в темноту, прежде чем медленно выдохнуть. Она не улыбнулась. Только слегка сжала кулак. Не от радости – от осознания масштаба начавшегося.
Так началась история проекта, который позже назовут самым дерзким экспериментом в истории когнитивной науки.
Глава 1. Философия вопроса
Утро в Институте Позднего Знания начиналось не с кофе. Оно начиналось с вопросов.
В лаборатории Элизы Корт – помещения на пятом этаже восточного крыла, официально именуемого Когнитивно-эпистемологическим модулем №3 – свет включался автоматически, но температура подбиралась вручную. Элиза не любила стандартные параметры. Она считала, что восприятие истины меняется даже от того, насколько замёрзли твои пальцы. Сегодня она установила +21.2°C. Без объяснений. Просто потому что в её памяти зафиксировалась одна старая фотография Спинозы, рядом с камином. Вероятно, в такой температуре думается честнее.
На экране в левом углу мигал статус проекта:
Α-001 / Aletheia / Подготовительный этап: Разработка концептуальной архитектуры
Ответственный: д-р Элиза Корт
Утверждено Советом: Да
Финансирование: Активно
Набор исследователей: частично укомплектовано
Она не читала эти строки – знала их наизусть. Но экран обязан был мигать. Потому что напоминания – это форма ответственности.
На столе перед ней лежала распечатка: «Реконструкция истины в условиях фрагментированной субъективности: логико-гносеологический каркас». 87 страниц. Формально – это была лишь черновая структура, но на практике – уже начавшаяся система. Лаборатория ещё не имела оборудования, не было и полностью укомплектованной команды, но идея была – и идея была плотнее стали.
Элиза включила внутреннюю доску. Чистое белое поле – интерактивная меметическая поверхность, реагирующая не на прикосновения, а на контексты. Она вложила в доску фразу:
«Что может считаться истиной, если каждый разум – фильтр, а не линза?»
В этот момент доска отреагировала не визуально, а аудиально: слабым звуком трещащего пергамента. Элиза улыбнулась. Она сама добавила эту аудиореакцию – напоминание о древности вопроса.
На доске появилось первое звено:
I. Онтологический уровень: истина как онтологическая сущность
(а) вне-зависимость от восприятия
(б) устойчивость ко времени
(в) непротиворечивость во множестве моделей интерпретации
Элиза сделала шаг назад. Звено осталось висящим в пространстве, как полупрозрачный голографический блок. Она протянула руку – не для взаимодействия, а чтобы сосредоточиться. Так она делала всегда: жест, будто отгораживающий мысль от мира.