Принц Кассил и сокровища пустыни

Солнце, словно раскаленный диск безжалостного бога, нещадно палило с вышины, обжигая незащищенную кожу юного принца Кассила. Под его усталыми ногами песок не скрипел – он шуршал и шелестел, словно шепот тысяч древних голосов, затерянных в этой бескрайней, золотой пустыне. Она простиралась во все стороны, казалось, до самого края света, волнуясь, как безбрежное море, застывшее в момент прилива.

Кассил устало провел ладонью по вспотевшему лбу, его взгляд, полный одновременно надежды и отчаяния, опустился на старую, ветхую карту в его руках. Выцветший пергамент был испещрен сотнями складок, изрезан трещинами, словно паутина морщин на лице древнего старца. Каждый изгиб, каждая потертость казались не просто следами времени, но посланием – словно сама пустыня, с ее безмолвными тайнами, пыталась проявить себя на этом хрупком клочке бумаги.

«Где же сокровища? – подумал он, его взгляд скользил по тусклым, почти стершимся отметкам, умоляя ветхий пергамент выдать свои секреты.

– Где скрыто то, что ищут поколения?– Но карта молчала, лишь изредка шелестя в иссохших пальцах. Внезапно, словно по прихоти самой пустыни, наглый порыв ветра, будто невидимая рука, вырвал ее из ослабевших пальцев принца. Карта, легкая и беззащитная, закружилась в диком, свободном танце, став частью песчаного вихря, который, словно живое существо, взметнулся ввысь, унося с собой единственную надежду Кассила.

– Эй, подожди! – голос принца, Кассила, сорвался в отчаянном крике. Он помчался вперед, сердце колотилось в груди, как пойманная птица, но она, словно призрак, растворилась в кружащем песке, не оставив и следа. Ее будто никогда и не было. Принц резко остановился, тяжело дыша. И тут, сквозь пелену растерянности, его взгляд зацепился за нечто иное – древний песчаный бугорок. Он выглядел так, будто хранил в себе тайны веков, молчаливый свидетель давно минувших событий.

Ещё вчера Кассил и представить себе не мог таких приключений. Его дни текли размеренно, словно золотой мед, в роскошных стенах дворца. Утро начиналось с уроков этикета, где он учился грации и искусству беседы, днем были шумные игры с друзьями в обширных садах, а вечера проходили в уютных залах, полных смеха и предвкушения завтрашнего дня. Он был далек от опасностей и тайн, погруженный в мир, где единственным его беспокойством было запоминание сложной родословной или освоение нового па в танце. Но привычный ход жизни Кассила нарушил властный зов отца.

Король, чья фигура казалась еще величественнее в призрачном полумраке, подался вперед. Его голос, глубокий и бархатный, эхом разнесся под сводами:

– Сын мой, – торжественно произнёс он, – настало время тебе превзойти себя, доказать свою доблесть и мудрость. Веками в тайне хранились древние сокровища нашего рода, сокрытые в сердце беспощадной пустыни. Отыщи их, и ты докажешь, что достоин носить корону, что достоин быть моим наследником.

При этих словах глаза мальчика загорелись ярче, чем факелы на стенах. Приключение! Неизведанное! Разве не об этом шептали ему давние мальчишеские мечты – о далеких странствиях, о победе над опасностями, о героических свершениях? Сердце его колотилось в предвкушении.

– Я справлюсь, папа, – пылко заявил он, полный непоколебимой уверенности. – Вот увидишь! Я не подведу!

Но теперь, когда беспощадное солнце пустыни палило над головой, а ветер гонял по барханам лишь песок да призраки надежд, в Кассила вползли ледяные щупальца сомнений. Карта, что была его единственным проводником, исчезла, словно мираж, оставляя его посреди бескрайней громады песка. Каждый шаг отдавался немой мольбой, а уверенность, что так пылала в тронном зале, медленно тлела, угрожая погаснуть совсем. Но отступать было некуда. На кону стояла не просто честь, но судьба всего его рода, отцовское доверие и его будущее. Провалиться означало потерпеть крах, не только как принц, но и как человек. И эта мысль гнала его вперед, сквозь палящий зной и нарастающую безнадегу.

Юный принц Касилл, с трудом набравшись всей своей мальчишеской смелости, сделал решительный шаг к таинственному песчаному бугорку. Его ладони слегка вспотели, но взгляд был упрямым.