Детские слезы. – Переводчик. – Жертва Людоеда. – Подвиги старого тигра. – Пятьдесят человек в полгода. – Неожиданный мститель. – Фрикэ, парижский гамен. – Послание. – Закладная под тигровую шкуру. – Тигр, который любит человека… есть. – Не судите по наружности. – На охоте. – След. – По джунглям. – Под высокими деревьями. – Поляна. – Человеческие останки. – Мясной склад Людоеда.
– Не плачь. Ну, не плачь же! Лучше расскажи мне, что с тобой стряслось. Может быть, найдется для тебя утешение. Как жаль, что здесь нет ни одного базара игрушек, а то бы я купил тебе барабан, либо рожок, либо бильбоке[1] – и вмиг бы успокоил.
Ребенок не понял слов, но почувствовал всю ласковость тона, которым они были сказаны. Он с серьезным видом поднял на иностранца свои черные глаза и продолжал лить слезы – без слов, без рыданий, даже без вздохов.
По этим безмолвным слезам иностранец догадался, что горе у ребенка не детское, а настоящее, большое, серьезное горе.
– Слушай, – продолжал он, – так нельзя. Кричи. Ори. Катайся по земле или что-нибудь в этом роде, но только не плачь такими тихими слезами. Никогда ничего подобного не видел. Ты плачешь, как мужчина. От этого меня всего переворачивает. Впрочем, я и сам не так уж давно ношу усы и не забыл, что у ребенка иногда может быть и серьезное… о, очень серьезное горе. Ну, а вы, прочие, не может ли кто-нибудь из вас поговорить со мной по-французски или хотя бы по-английски? По-английски я еще с грехом пополам могу, а уж по здешнему – не взыщите. Не успел выучиться. Только что приехал в Бирму из Парижа. Не ближний свет.
– Я могу, – раздался голос из толпы человек в двадцать мужчин, женщин и детей. – Мальчик плачет действительно от большого горя. С ним случилась ужасная беда.
К путешественнику подошел высокий индус, бронзовый, как дверь пагоды, и тощий, как факир. Голову украшала громадная белая чалма. Он отдал честь по-военному и прибавил:
– Здравствуйте, сударь.
– Здравствуйте, друг. Вы говорите по-французски и притом хорошо. Где вы научились? Ведь здесь берега Иравадди, в глубине независимой Бирмы.
– Я индус, французский гражданин, из Пондишери. Я служил при губернаторе. Умею обращаться с оружием, знаю кухню. Охотно готов служить вам. Французов люблю, а англичан ненавижу.
– Что же ты здесь делаешь, прости за нескромность?
– Так себе… гуляю.
– Ну, это не Бог весть какое занятие. Если у тебя нет в виду ничего другого, то отправляйся со мной. Я пробираюсь в Мандалай, а может быть, и дальше. Ты будешь моим переводчиком. Вознаграждением останешься доволен, за это ручаюсь. Согласен?
– С удовольствием, сударь. Я очень рад.
– Превосходно. Приступай же к обязанностям и объясни мне, почему плачет этот мальчик.
– Ах, сударь, это такая грустная история. Яса был один сын у матери, которая души в нем не чаяла. Ему жилось хорошо. Но два дня тому назад несчастную женщину подстерег у фонтана Людоед, утащил и съел. Яса остался сиротой и плачет. Вот и все.
– Бедный ребенок! – сказал иностранец со слезами на глазах. – А что это за людоед? Кто он такой?
– Это старый тигр, отведавший человеческого мяса и не желающий больше никакого другого.
– Я знавал крокодилов с такими же пристрастиями. Но это довело их до беды. Продолжай.
– За полгода Людоед съел пятьдесят человек.
– По два в неделю. У него хороший аппетит. Но неужели здесь не нашлось ни одного храбреца, чтобы пробить ему шкуру? Какие же вы все трусы! Позволять с собой так обращаться!
– Здесь редко кто решится помериться силами с тигром.
– Да? Покажите мне вашего Людоеда, сведите меня с ним – и я берусь с ним расправиться.
Индус встрепенулся. В глазах его загорелся огонь. Он обратился к толпе по-бирмански:
– Это француз. Он убьет Людоеда.
В ответ послышались недоверчивые возгласы и иронический смех.
Молодой человек искоса поглядел на толпу.
– Скоты! – пробормотал он с презрением. – Дают себя есть, как телята, и смеются над теми, кто хочет избавить их от такого бича. По мне – пусть вас поедает тигр, раз вам это так нравится. Не для вас, а для себя и для этого ребенка я примусь за дело – и сделаю его, вот увидите, дураки. Мать этого мальчика будет отомщена.