Мирослава
– Мирослава Георгиевна! Вот вы где! Скорее! Роженицу привезли, экстренные роды.
Я бросаю тоскливый взгляд на картонный стаканчик с зерновым кофе и со вздохом ставлю его на стол. Выхожу из ординаторской и быстрым шагом иду в родзал.
Смена сегодня тяжелая, за ночь уже пятые роды, а я, как назло, сегодня единственный врач-акушер в отделении. Ну ничего, завтра у меня наконец-то начнется долгожданный отпуск, и я не только выспаться смогу, но и отдохнуть. Возможно, у Сергея получится вырваться, и мы вместе сможем выехать за пределы города.
Море… Я не была на море уже лет пять и очень хочу погрузиться в соленую воду, лечь и отдаться своей стихии, качаться на волнах и мечтать о том, что когда-нибудь буду жить рядом с этим чудом.
У входа в родзал останавливаюсь и тру грудь в районе сердца. Да что же такое? Почему оно так колотится?
Игнорируя плохое предчувствие, открываю двери и сразу же иду к раковине, тщательно мою руки, надеваю перчатки, шапочку и закрываю нижнюю часть лица медицинской маской. Слышу, как в помещение вкатили каталку, значит, пора уже идти, принимать новую жизнь.
– Мирослава Георгиевна, вот карта пациентки.
Забираю карту и сразу же открываю ее, беглым взглядом пробегаюсь по имени пациентки и уже хочу перевернуть страницу, но мой взгляд возвращается к фамилии, и я теперь читаю каждую букву, надеясь, что мне показалось.
Даже после третьего прочтения буквы не исчезли. И фамилия, которую я так давно примеряю к своему имени, – тоже.
Ракитина Анастасия Павловна, моя пациентка и по совместительству законная супруга любимого мужчины.
Закрываю глаза, пытаюсь совладать со слезами, которые так и норовят сорваться из уголков глаз, но плакать нельзя, только не сейчас; может, потом я и поддамся этой слабости, а в данный момент я профессионал и должна помочь той, кто ежедневно проживает мою жизнь.
Спустя минут пять открываю глаза: теперь я не просто женщина, сердце которой в данную секунду разбивалось на тысячи осколков, а врач, спасший не одну жизнь. Пролистав карту пациентки, отмечаю, что роды начались раньше на пару недель, но это не страшно, других осложнений быть не должно.
Когда я в маске появилась в родзале, пациентку уже уложили на кресло и поставили капельницу.
– Здравствуйте, Анастасия Павловна, я ваш врач, Мирослава Георгиевна. Сейчас вы должны перестать нервничать и внимательно слушать все мои команды. И обещаю, вскоре вы уже возьмете своего малыша на руки.
Мой голос холодный, без грамма эмоций, но это лишь из-за того, что я практикующий врач, уже более пяти лет, на моей работе чего только не увидишь, и приходится загонять эмоции глубоко, чтобы они мне не мешали спасать жизни.
Дальше все происходит, как в тумане. Я делаю свое дело и стараюсь не отвлекаться.
– Давай, дыши глубоко. Чувствуешь схватку? Давай, последний рывок, тужься!
Как только ребенок оказывается на моих руках, я не могу сдержать улыбку.
– Молодец, ты справилась!
Крик младенца знаменует новую жизнь. В последний раз взглянув на чудесного мальчика, я перерезаю пуповину и передаю его неонатологу.
– Осталось еще немного потерпеть, скоро ты окажешься в палате и наконец-то отдохнешь.
Спустя минут сорок родильницу увозят в палату. Я скидываю маску, подхожу к небольшому зеркалу, опираюсь руками на раковину и, глядя на свое отражение, грустно улыбаюсь. Первая слеза срывается и катится по щеке.
«Любимая, подожди три года, и мы обязательно будем вместе. Ты же понимаешь, что я не могу отказаться от договорного брака, отец меня уничтожит. Я обещаю, что женат буду лишь на бумаге».
Вспоминаю слова Сергея, и рыдания рвутся из горла.
Он врал! Столько лет, глядя мне в глаза и произнося слова любви, врал!
«Мира, любимая, поверь, Настя тоже не в восторге от этого брака и тоже хочет развестись, мы живем, как соседи и лишь на публике играем в семью».
Еще одна ложь всплывает в памяти.
Соседи…
Сегодня я держала на руках доказательство их совместной жизни, и теперь не смогу никогда забыть.
Как теперь жить дальше?
Ответа на этот вопрос у меня нет.
Открываю кран и умываюсь холодной водой, чтобы немного прийти в себя: расклеиваться нельзя, смена еще не закончилась.