Постановка длиною в жизнь

Автор обложки Helen Jakubaytes


© Эдди Спэрроу, 2019


ISBN 978-5-0050-0732-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стрелки на часах указывали на шесть утра, но помещение сохраняло свой полумрак. Силуэты, растворившиеся в нём, сидели друг напротив друга. В их глазах злость, сомнение и страх спрессовывались в гранитную решимость сделать всё что угодно, лишь бы выйти из этого места живыми.

Обмануть.

Сбежать.

Убить.

Любое преступление, любой грех, на которые способен человек, сегодня здесь дозволены. При этом участники не были лишены чувства жалости друг к другу. В целом они были готовы на всё, кроме одного – никаких компромиссов.

Они сидели на небольшой сцене, зал перед которой был уставлен множеством старых и пыльных столиков. Тут и там блестели лужи крови, отражая слабый свет нескольких постоянно моргающих сценических ламп. Спектакль уже подходил к концу, а все задействованные в нём лежали в разных местах отнюдь не от скуки. Если бы человек, мирно уткнувшийся лицом в кровавое пятно на столе, был жив, он бы пошутил что-то в стиле: «Сюжет настолько убийственный, что никто не выжил». Кроме сидящих на шатких стульях среди сцены. Через пять минут ещё один из них умрёт.

10 часов

и 30 минут назад

Возня в зале не стихала ни на минуту, как и негромкие переговоры о предстоящем спектакле, однако, казалось, что никого не волнует исход репетиции. Говорили о том, кто станет возле дешёвого картонного дерева, кто – к такой же картонной хижине, кому стоит вскрикнуть и упасть в обморок, а кому нужно сохранять каменное выражение лица. Каждый делал то, что должен, не от души, а от нужды.

– Прямо как в школе, – сказал мужчина, одетый, как английский дворянин девятнадцатого века.

Пыльно-серая ковровая дорожка вела меж столиков к полукруглой сцене, украшенной мелкими лампочками по краю. Такими маленькими, что они не могли осветить ничего, кроме своих проводов, зафиксированных гнутыми гвоздями. Постановщик (женщина, которую все называли «Постановщица») решила, что эта рампа придаст особую театральную атмосферу, но лампочки только мешали спрыгивать со сцены и бросались бликами в глаза. Даже сама Постановщица постоянно капала в глаза раствор для снятия раздражения. Всегда так странно использовать для глаз средства, выполняющие функции слезы, что некоторые поговаривали, мол, Постановщица чем-то болеет, поэтому такая худая, грустная и всегда с красными глазами. А кто-то заметил, что один раз она плакала на кухне.

На месте основного театрального действия, где расположились картонные декорации, изображающие старинные дома, деревья и пару кустов, стоял тот самый человек в дворянской одежде, посматривая то на свою речь, то на собеседника.

– Я помню, как все активно репетировали разные постановки, каждый год, в каждом классе от начальной до средней школы, – говорил Дворянин.– На праздники, вроде Рождества. Каждый предлагает что-то, приходит на все репетиции, но никому нет до этого дела. Понимаешь? Пассивная активность – они участвуют, но им это не нужно. Знают, что должны это делать, знают, что при хорошем подходе получат за это что-нибудь выгодное. Но это не от души, ведь им это к черту не сдалось. Я вижу здесь примерно тоже самое.

Его собеседник был одет, как потрёпанный солдат той же эпохи. Он пристально смотрел в лист бумаги, держа его на расстоянии вытянутой руки. Буквы были слишком большие для его глаз – вблизи они размывались в единую мыльную полоску чёрного цвета с проблесками. Было намного легче читать сценарий из рук другого человека. Дворянин же, наоборот, смотрел на лист чуть ли не в упор из-за своей близорукости. Но очки он не носил. Оправдывал это тем, что глаза привыкают и зрение ухудшается, в то время как без очков глазные мышцы разминаются. Своего рода тренировка.

Солдат знал, что это неправда. В школе Дворянина дразнили за его круглые очки, доставшиеся от отца, а тому – от его отца. Семья была достаточно бедна, чтобы беречь вещи до тех пор, пока это не называли раритетом, после чего можно было продать свой хлам в интернете и купить еды на целый месяц (хотя на деле такое удалось лишь раз со старым «полароидом»). И сейчас Дворянин щурился на свой текст так, как смотрят на жену после её вопроса: «Ничего не замечаешь?»

Следующая страница