Вот так всегда. Стараешься ни во что не лезть, а потом в один прекрасный день непонятно как вляпываешься в историю, которая ведет тебя прямиком к финалу.
У меня не было ни малейшего желания вливаться в общую гонку. Я знавал всяких людей – и тех, кто чего-то достиг, и тех, кто даже не стартовал, но рано или поздно у всех на лицах появлялось одинаково недовольное выражение, из чего я сделал вывод, что за жизнью лучше просто наблюдать. Я только не учел, что дождливым днем в начале прошлой весны останусь без гроша в кармане. Это было досадно. Остальное, как бывает в подобных случаях, произошло само собой. Сразу скажу: я ни на кого не в обиде, мне раздали карты – я сыграл. И все.
А бухта просто загляденье. На сотню метров в море вытянулся скалистый мыс, где высится сарацинская крепость. Оглядываясь на берег, вижу ослепительную ленту песка, за ней – заросли низкого кустарника. Чуть поодаль – пустынная в это время года трехполосная автострада, туннели которой буравят сверкающую на солнце горную цепь. Голубое небо, чистое море.
Лучшего места не найти, если что.
Я всегда любил море. С детства мне нравилось околачиваться на пляже – наверняка это передалось от деда, который в молодости ходил по Средиземному морю на торговых судах и только потом бросил якорь в угрюмом Милане, наполнив дом отпрысками. Я его знал. Старый сероглазый славянин, умерший в окружении целой оравы правнуков. Его последние разборчивые слова – просьба принести морской воды. Отец как старший сын оставил магазинчик для филателистов на попечение одной из моих сестер, а сам отправился на машине в Геную. Я поехал с ним. Мне было четырнадцать лет; помню, за всю дорогу мы не проронили ни слова. Отец был не очень-то разговорчивым, да и я, не радовавший его успехами в школе, предпочитал помалкивать. Это оказалась самая короткая поездка на море за всю мою жизнь: мы набрали бутылку и покатили обратно; а еще самая бессмысленная поездка: когда мы вернулись, дедушка был уже почти без сознания. Отец смочил ему лицо водой из бутылки, но, судя по дедушкиному виду, тот не слишком обрадовался.
Близость Рима к морю стала одной из причин, по которым я спустя несколько лет сюда перебрался. После службы в армии надо было решать, на что потратить жизнь, но чем дольше я смотрел по сторонам, тем труднее было определиться. У моих приятелей имелись четкие планы: получить диплом, жениться, заработать, но у меня подобная перспектива вызывала отвращение. В те годы в Милане деньги значили даже больше, чем обычно: страна показывала фокус под названием «экономическое чудо», я тоже отчасти сумел им воспользоваться. Случилось это, когда один медицинско-литературный журнал, для которого я пописывал тщательно продуманные и скверно оплачиваемые статейки, решил открыть римскую редакцию, где мне предложили место корреспондента.
Мама всячески меня отговаривала, отец ничего не сказал. Он молча наблюдал за моими попытками встроиться в общество, сравнивал их с достижениями моих старших сестер, рано вышедших замуж за служащих – между прочим, прекрасных людей; я же пользовался его молчанием и сам не раскрывал рта, как когда мы ездили за водой для дедушки. Мы с отцом никогда не разговаривали. Кто в этом виноват – не знаю, не знаю даже, уместно ли говорить о вине, но мне всегда казалось, что, побеседовав откровенно, я причиню ему боль. Война, вторая большая война, занесла его далеко, чего он только не пережил; оттуда возвращаешься другим человеком. Несмотря на гордое молчание, у отца всегда был такой вид, будто он пытался что-то забыть – наверное, то, что он вернулся домой еле живой, что нам случилось увидеть, как его крупное тело корчится под разрядами электрошока. Наверняка так и было, однако мальчишкой я не мог простить ему негероическую профессию, любовь к порядку, чрезмерную бережливость. Я не догадывался, какие страшные разрушения ему довелось увидеть, если, вернувшись с войны, в первый же день он с бесконечным терпением взялся за починку старого кухонного стула. Однако и сегодня, спустя почти тридцать лет, в нем что-то осталось от солдата: терпеливость, умение высоко держать голову, привычка не задавать вопросов; до сих пор, даже если бы он мне больше совсем ничего не дал, я благодарен ему за то, что маленьким ходил рядом с ним и ничего не боялся. И сегодня отцовская походка быстрее всего возвращает меня в детство, и сегодня среди окружающей меня бескрайней водной зелени я, словно по волшебству, оказываюсь с ним рядом, вспоминаю его спокойный и упругий шаг, в котором не чувствовалось усталости, – так он шагал на марше, так в конце концов вернулся домой.