Анна вышла из автобуса, и первое, что её поразило – абсолютная тишина. Не та искусственная, что бывает в пустых комнатах, а глубокая, живая, наполненная шепотом реки, шелестом листьев и далёкими криками птиц. После Шанхая, где гул машин и людской гомон не стихали даже ночью, эта тишина казалась почти физической, как тёплое одеяло, наброшенное на плечи. Девушка замерла на мгновение, впитывая её всем своим существом. Чувствуя, как напряжённые мышцы спины постепенно расслабляются, а дыхание выравнивается, становится спокойнее.
Гестхаус стоял в стороне от главной улицы, утопая в зелени. Дорога к нему петляла между низкими каменными стенами, поросшими мхом, а под ногами хрустели опавшие листья. Рубиновые, жёлтые, оранжевые словно кто-то небрежный рассыпал по земле кусочки заката. Анна шла медленно, стараясь запомнить каждый звук, невиданный прежде оттенок цвета, не осязаемую атмосферу новой жизни. Бархатистую шероховатость камня под пальцами, влажный запах земли, мелодию, ласкающую барабанные перепонки, исходящую из жилого дома по правую руку. В воздухе витал запах жареного тофу, дыма и чего-то сладковатого. Позже Анна узнает, что это аромат каштанов, которые продаёт пожилая женщина у входа в гестхаус.
Женщина сидела на складном табурете, закутанная в тёмно-синюю шаль, несмотря на то, что на улице было достаточно тепло. Перед ней дымилась небольшая жаровня, на которой, в чугунной сковороде, подрумянивались каштаны. Их коричневая кожура лопалась, обнажая золотистую мякоть. Шипение углей, глухое потрескивание гладких скорлупок, густой сладковатый дымок, стелющийся в прохладном воздухе – всё это сливалось в уютную симфонию простых, но таких живых звуков. Анна закрыла глаза вдыхая этот запах, и вдруг почувствовала, как что-то внутри неё откликается. Тёплое, почти забытое чувство, будто детство, затерянное среди небоскрёбов и бесконечных дедлайнов, ненадолго вернулось к ней.
Старушка подняла на неё взгляд, и в её морщинистом лице мелькнуло понимание.
– Попробуешь? – спросила она, протягивая бумажный кулёк с только что снятыми с жаровни каштанами.
Анна взяла один. Он обжёг пальцы, но девушка не отдернула руку. Очистив скорлупу, она откусила кусочек. Мякоть была нежной, рассыпчатой, с лёгкой горчинкой и послевкусием дыма.
– Спасибо, – прошептала она, и в этот момент поняла, что впервые за долгое время чувствует себя… Дома?..
Не в конкретном месте, а в этом состоянии, когда мир вокруг больше не давит, а обнимает.
Где-то вдали хихикнула чайка, ветер шевельнул листья и Анна улыбнулась. Женщина достала из складок одежды пачку сигарет без фильтра. Смятых, будто они пролежали в кармане не один год.
– Куришь?
– Нет, – ответила Анна, но почему-то взяла одну.
Дым оказался едким, будто в нём смешалась сажа и перец чили. Он щипал глаза и оставлял на языке привкус железа. В этом смоге струилась горькая правда. Не та, что в лёгких ментоловых сигаретах из шанхайских баров, а грубая, не приукрашенная, как сама эта женщина.
– Что ты здесь ищешь? – поинтересовалась женщина, глядя прямо перед собой.
– Я путешествую.
– Все путешествуют. Но не все остаются собой в новом месте.
Она затянулась, выпустила дым колечком, и он медленно растворялся в воздухе.
– Время тут течёт медленно, – задумчиво прошептала Анна, – словно рижский бальзам.
Однажды, в каком-то журнале, она вычитала эту аллегорию и впервые смогла применить ее.
– Да, ты права, а ещё оно переплетается с тишиной. Такой липкой и теплой, понимаешь? Знаешь почему?
Анна отрицательно покачала головой.
– Потому что здесь никто не торопится жить и не спешит умирать, – вымолвила женщина, медленно помешивая каштаны черной, обугленной лопаткой.
Смахнув пепел на землю, она взглянула на Анну, будто ожидала, что то ей ответит.
Девушка нахмурилась.
– А разве тишина – это тоже про жизнь? Как и время?
Старуха прищурилась, будто всматривалась не в Анну, а в нечто внутри неё. В порхающее сердце, а, быть может, незримую душу.
– Шум – это когда люди бегут. От себя. От мыслей. От завтра, что всё равно настигнет их. Здесь же никто не убегает. Поэтому так тихо.