Как-то в Париже, в ветреный вечер осенью 18… года, когда уже совсем смерклось, я предавался двойному наслаждению, которое дарит нам сочетание размышлений с пенковой трубкой, в обществе моего друга С. – Огюста Дюпена в его маленькой библиотеке, а вернее, кабинете an troisieme, N 33 Rue Dunot, Faubourg St. Germain[2]. Более часа мы просидели, храня нерушимое молчание, и стороннему наблюдателю могло бы показаться, что и я, и мой друг всего лишь сосредоточенно и бездумно следим за клубами дыма, заполнившего комнату. Однако я продолжал мысленно обсуждать события, служившие темой беседы, которую мы вели в начале вечера, – я имею в виду происшествие на улице Морг и тайну, связанную с убийством Мари Роже. Вот почему, когда дверь распахнулась и в библиотеку вошел наш старый знакомый, мосье Г., префект парижской полиции, это представилось мне любопытным совпадением.
Мы сердечно его приветствовали, потому что дурные качества этого человека почти уравновешивались многими занятными чертами, а к тому же мы не виделись с ним уже несколько лет. Перед его приходом мы сумерничали, и теперь Дюпен встал, намереваясь зажечь лампу, но он тут же вновь опустился в свое кресло, когда Г. сказал, что пришел посоветоваться с нами – а вернее, с моим другом – о деле государственной важности, которое уже доставило ему много неприятных хлопот.
– Если оно требует обдумывания, – пояснил Дюпен, отнимая руку, уже протянутую к фитилю лампы, – то предпочтительнее будет ознакомиться с ним в темноте.
– Еще одна из ваших причуд! – сказал префект, имевший манеру называть «причудами» все, что превосходило его понимание, а потому живший поистине среди легиона «причудливостей».
– Совершенно справедливо, – ответил Дюпен, предлагая гостю трубку и придвигая ему удобное кресло.
– Но какая беда случилась на сей раз? – спросил я. – Надеюсь, это не еще одно убийство?
– О нет! Ничего подобного. Собственно говоря, дело это чрезвычайно простое, и я не сомневаюсь, что мы и сами с ним превосходно справимся, но мне пришло в голову, что Дюпену, пожалуй, будет любопытно выслушать его подробности – ведь оно такое причудливое.
– Простое и причудливое, – сказал Дюпен.
– Э… да. Впрочем, не совсем. Собственно говоря, мы все в большом недоумении, потому что дело это на редкость просто, и тем не менее оно ставит нас в совершенный тупик.
– Быть может, именно простота случившегося и сбивает вас с толку, – сказал мой друг.
– Ну, какой вздор вы изволите говорить! – ответил префект, смеясь от души.
– Быть может, тайна чуть-чуть слишком прозрачна, – сказал Дюпен.
– Бог мой! Что за идея!
– Чуть-чуть слишком очевидна.
– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! – загремел наш гость, которого эти слова чрезвычайно позабавили. – Ах, Дюпен, вы меня когда-нибудь уморите!
– Но все-таки что это за дело? – спросил я.
– Я сейчас вам расскажу, – ответил префект, задумчиво выпуская изо рта длинную ровную струю дыма, и устроился в кресле поудобнее. – Я изложу его вам в нескольких словах, но прежде я хотел бы предупредить вас, что это дело необходимо хранить в строжайшем секрете и что я почти наверное лишусь своей нынешней должности, если станет известно, что я кому-либо о нем рассказывал.
– Продолжайте, – сказал я.
– Или не продолжайте, – сказал Дюпен.
– Ну так вот: мне было сообщено из весьма высоких сфер, что из королевских апартаментов был похищен некий документ величайшей важности. Похититель известен. Тут не может быть ни малейшего сомнения: видели, как он брал документ. Кроме того, известно, что документ все еще находится у него.
– Откуда это известно? – спросил Дюпен.
– Это вытекает, – ответил префект, – из самой природы документа и из отсутствия неких последствий, которые неминуемо возникли бы, если бы он больше не находился у похитителя – то есть если бы похититель воспользовался им так, как он, несомненно, намерен им в конце концов воспользоваться.
– Говорите пояснее, – попросил я.
– Ну, я рискну сказать, что документ наделяет того, кто им владеет, определенной властью но отношению к определенным сферам, каковая власть просто не имеет цены. – Префект обожал дипломатическую высокопарность.