– Это просто летний роман. – Нет, это беда!
Николас Спаркс «Дневник памяти»
Москва.
Мария
– Что ты тут делаешь? – Марк удивленно смотрит на меня, приоткрыв дверь. Хорошо, что он снимает квартиру, а не живет в общежитии. Было бы неловко приехать под вечер и в таком растрепанном виде предстать еще перед несколькими незнакомыми парнями. Я глупо улыбаюсь, не веря собственному счастью. Я вижу его. Боже, три месяца прошло. Как целая вечность. Мое сердце отчаянно колотится, заглушая разум. Я все смотрю и смотрю, отмечая каждую деталь. Густые ресницы, четко очерченные брови, чувственный рот, ссадина на щеке. Куда же без синяков и ушибов. Неугомонный Марк.
– Маша, прекрати улыбаться, как идиотка. Зачем ты приехала? – Холодный тон немного отрезвляет меня, но я еще во власти эйфории. Безумно, бездумно, бесконечно счастлива. Я вижу его глаза, растрепанную шевелюру, сильные мускулистые руки, придерживающие дверь. Все тот же Марк. Только выражение глаз другое; чужое, отстраненное, с примесью раздражения. Я бледнею, ощущая, как на смену любовной горячке, приходят ледяной страх и смущение.
– Извини, я думала…, – лепечу растерянно.
Марк сердито передергивает плечами и, схватив за руку, грубо затаскивает в квартиру. Хлопнув дверью, иронично рассматривает меня с головы до ног. Я сбежала на вокзал сразу после занятий в школе. На мне поношенное серое приталенное пальто, из-под которого виден подол клетчатой юбки, кожаные ботиночки без каблука, школьный рюкзак и пакет со сменной обувью. Волосы заплетены в простую густую косу. Но зато я накрасила губы и ресницы, пока ехала в поезде.
В глубине его глаз я вижу вспыхивающие смешинки и чертики. Это мой Марк. Он любит подтрунивать надо мной по любому поводу.
– Мама в курсе, что ты здесь? – его тон все также неумолимо холоден.
Я потерянно переминаюсь с ноги на ногу, пока он грозно возвышается надо мной.
– Маленькая дурочка, – Марк качает головой, в его взгляде бесконечно сожаление. – Давай, раздевайся.
Он помогает снять мне шарф и пальто. Потом я плетусь за ним на кухню. Квартира чистая и уютная. Удивительно, что девятнадцатилетний парень поддерживает свой дом в порядке. Как у него на все времени хватает? Хотя эту задачу мне не решить никогда. Марк – вундеркинд. Самый, что ни на есть, настоящий.
Только выглядит он не как чахлик-ботан в очках, а как модель для рекламы мужского нижнего белья. Пока я тихонечко пью свой горячий чай с засушенным пирожным, Марк сосредоточено изучает что-то в своем ноутбуке, полностью игнорируя меня.
– Почему ты злишься? – спрашиваю я, не выдержав напряжения. Марк бросает на меня раздраженный взгляд.
– Потому что ты – глупая маленькая девочка. Я думал, что мы все решили! Отец явно дал понять, что если мы не прекратим, то меня ждут крупные неприятности. И у меня нет оснований ему не верить. Он выкинул меня из дома, лишил материальной поддержки, запретил приезжать домой даже на каникулы. И ты считаешь, что после всего этого, я буду счастлив тебя видеть? Ты серьезно? – он вскидывает бровь, и я вся сжимаюсь под этим обвиняющим взглядом. Мне ужасно стыдно, по моим щекам текут слезы, которые я не в силах сдержать.
– Я поеду домой, – потеряно бормочу я, пытаясь встать. Он хватает меня за руку, рывком заставляя сесть на место.
– Сидеть! Домой она поехала. Следующий поезд до Твери только в семь утра. Ты понимаешь, что еще больше усложнила ситуацию? Они подумают, что мы тут черт знает чем занимались! Тебе не пять, ты должна хоть немного думать не только о себе, – раздраженно отчитывает меня Марк. Я молчу. Что мне еще остается? Но от чувства несправедливости сводит зубы. Он сваливает всю ответственность на меня, словно я одна виновата в том, что произошло. Словно я это начала. Хотя, может, быть, и я, но все равно обидно…. От горечи и боли поток слез только усиливается. Марк нервно меряет широкими шагами кухню. Никогда не видела его таким взбешенным и напряженным.
– А гостиница? – перестав всхлипывать, начинаю думать конструктивно, искать варианты.
– У тебя есть деньги? У меня – нет. Я тут выживаю, как могу. В МГУ учиться недешево, а если еще родные мать и отец предпочли тебя бесконечной толпе приемышей…, – он осекается, заметив, как широко распахнув глаза, я смотрю на него с недоверием и потрясением.