Первая любовь

Гоша проснулся раньше обычного. Сначала он просто открыл глаза и уставился в потолок. Свет был ещё мягкий, утренний, мама не звала на завтрак, а из-за окна слышалось, как проехала первая машина и чирикнули воробьи.

Он зевнул, перевернулся на другой бок – и вдруг почувствовал странное… щекочущее в животе. Оно не было как от голода. Оно было как… ожидание. Будто впереди что-то должно случиться. Что-то важное. Интересное. Хотя вроде обычный школьный день. Вторник.

Гоша сел на кровати и потер лицо ладонями.

Потом встал и подошёл к шкафу. Обычно он надевал первую попавшуюся футболку – синюю с трактором или зелёную с надписью «GO!». А сегодня стоял и долго разглядывал каждую. Потом выбрал белую с маленьким красным сердцем на рукаве – бабушка подарила, когда он пошёл в первый класс.

Он достал расчёску. Настоящую! Обычно мама пыталась его причёсывать, а он отбивался. А тут – сам. Сел перед зеркалом и несколько раз провёл по волосам. Чёлка всё равно торчала вбок, но, кажется, чуть меньше, чем обычно.

– Маааам, где мои чистые носки? – крикнул он, заглядывая под кровать.

– В верхнем ящике комода! – откликнулась мама с кухни. – Ты чего так рано сегодня?

Гоша пожал плечами – сам не знал. Просто чувствовал, что сегодня не просто день. В груди что-то будто дёргалось, как стрекоза на ниточке. Хорошее дёргалось. Волнующее.

Он натянул носки, обулся, застегнул рюкзак. Потом вдруг снова его открыл – проверил, точно ли тетради на месте. И пенал. И линейка. Всё было. Но захотелось, чтобы всё лежало ровно и красиво.

Перед выходом он снова посмотрел на себя в зеркало в прихожей. Усмехнулся. И пошёл к двери.

Сегодня в школе должно было случиться… что-то.

Он ещё не знал, что именно.

Но сердце уже догадалось.

Гоша пришёл в класс одним из первых. Он сел за парту у окна – ту, что делит с Димой, – достал тетрадь и стал рисовать в уголке страницу что-то похожее на инопланетный корабль. Он не думал ни о чём определённом. Просто ждал. Хотя сам себе говорил, что ничего не ждёт.

Постепенно класс начинал наполняться голосами, шагами, шуршанием рюкзаков. Кто-то стучал карандашом, кто-то открывал банан, кто-то спорил о том, чей динозавр сильнее – тираннозавр или спинозавр.

И вдруг – щёлкнула дверь. Гоша машинально поднял голову.

На пороге стояла Таня.

У неё сегодня было что-то другое. Ну… не одежда – та же куртка с нашивкой в виде зайчика. Не обувь – те же лаковые туфельки с бантиками, в которых она всегда чуть-чуть шаркает. А волосы.

У Тани были две косички. Ровные, аккуратные, и перевязаны новыми розовыми резинками с блёстками. Косички мягко покачивались, когда она проходила мимо парт.

Гоша вдруг почувствовал, как внутри него что-то сжалось, а потом… вспорхнуло. Будто в животе завелась бабочка и затрепетала крылышками.

Он быстро отвернулся к тетради. Его инопланетный корабль вдруг показался ему ужасно глупым. Он яростно начал стирать его ластиком, оставляя на бумаге серую крошку и размазанные следы.

– Ты чего? – шепнул Дима, кидая взгляд на его страницу. – У тебя же почти круто получилось.

– Ничего, – буркнул Гоша и стал делать вид, что пишет заголовок.

На самом деле он чувствовал, как уши начинают нагреваться. Как будто кто-то включил обогреватель прямо в голове. Он старался не смотреть в сторону Тани, которая в это время доставала из рюкзака тетрадь и аккуратно поправляла косички.

Но краем глаза всё равно видел – как одна из резинок чуть перекрутилась. И как Таня нежно поправила её, как будто у косички есть душа.

Гоша уткнулся носом в тетрадь.

«Ну и что? Просто косички. Обычные косички. Ну… может, не совсем обычные…»

Он глубоко вдохнул и заставил себя сосредоточиться на дате. Написал:

30 мая. Вторник.

А потом аккуратно, на полях, маленькими буквами приписал:

Косички. Розовые.

Перемена. Шум, беготня, смех, хлопанье дверей и щелчки пластиковых бутылочек с водой. Дети носились по классу, менялись наклейками, спорили, кто вчера набрал больше очков в игре. А Гоша сидел тихо. На своём месте, за партой у окна.

Он держал в руке карандаш и водил им по бумаге, делая вид, что рисует космическую ракету. На самом деле ракета давно превратилась в непонятную кляксу. Он не смотрел на неё. Он смотрел в окно и думал. И думал. И снова думал.