Глава первая
Корибут Ольгердович
Был год 1370-й.
Брянский князь Корибут Ольгердович собрал как-то на совет своих воевод, было это в середине января. На этом совете присутствовали боярин Ердень с братом Будивидом и сыном Кориатом, а также бояре Станимир Иванович и Ян Скиба.
– Нынче утром примчался гонец от моего отца, – сказал князь своим приближенным. – Отец мой стягивает полки к Вильно. Мне велено без промедления прибыть с дружиной туда же. А посему, други мои, снаряжайте гридней и слуг в поход. На сборы вам даю полдня.
– Куда же замыслил князь Ольгерд двинуть рать на сей раз? – спросил Ян Скиба.
– Об этом гонец ничего не поведал, – ответил Корибут Ольгердович. И с усмешкой добавил: – Вам же ведомо, сколь непредсказуем и скрытен мой отец. Своими помыслами он ни с кем не делится. Уверен, даже виленские бояре и те не знают, против кого исполчает войско мой грозный родитель. Наверняка это станет известно в день, когда прозвучит сигнал трубы садиться на коней, как уже бывало не раз.
– Чего тут гадать! – обронил седоусый Ердень. – Опять на Москву двинет войско князь Ольгерд, как пить дать. Не вышло у него разорить Москву внезапным ударом два года тому назад, но князь Ольгерд упрям и настойчив. Он не угомонится, покуда не подомнет под себя московского князя.
– Я так же мыслю, – произнес Будивид, переглянувшись с братом.
– Зачем нам тогда коней до Вильно гнать? – пожал широкими плечами боярин Станимир Иванович. – От Брянска до Москвы путь не долгий. Мы можем дождаться, когда войско Ольгерда подойдет к верховьям Днепра, и там соединиться с ним.
– Отцовский приказ я нарушить не могу, бояре, – сказал Корибут Ольгердович. – В гневе отец может лишить меня брянского стола. Ступайте, други! Собирайте дружину в поход!
Воеводы, шаркая сапогами по скрипучему деревянному полу, направились к выходу из гридницы. Они наклоняли голову, исчезая один за другим в низком дверном проеме.
Станимира Ивановича князь попросил задержаться, поэтому тот остался сидеть на своем стуле. Боярин был могуч телом и красив лицом, длинная свита из малиновой парчи, расшитая золотыми узорами, облегала его статную фигуру, подчеркивая бугры мышц на груди и плечах. У боярина были голубые глаза, прямой греческий нос, небольшая светло-русая борода и такого же цвета волосы, подстриженные в кружок.
Корибут Ольгердович был моложе боярина Станимира на двадцать лет, ему лишь недавно исполнилось двадцать девять. Князь был строен и довольно крепок физически, поскольку имел деятельный нрав и всю свою жизнь проводил в битвах и походах. У него были благородные черты лица, в которых, как в зеркале, отражались все его душевные порывы. Свои длинные темно-русые волосы Корибут Ольгердович носил расчесанными на прямой пробор, скрепляя их узкой головной перевязью. Борода и усы у него были едва заметные, поскольку князь имел привычку довольно часто бриться. Став брянским князем, Корибут Ольгердович принял православие, дабы христианское население этого русского города не относилось к нему враждебно. По этой причине жители Брянска чаще называли своего князя его христианским именем Дмитрий, нежели языческим литовским. И только старшая дружина, в которой было немало литовцев, называла своего повелителя по имени, данному ему при рождении.
– Что произошло между гриднем Ослябей и твоим сыном, боярин? – спросил Корибут Ольгердович, усевшись напротив Станимира Ивановича. – Какая собака между ними пробежала, доведя их до непримиримой ссоры?
– Дело обычное до смешного, княже, – промолвил в ответ Станимир Иванович, хмуро качая головой. – Влюбились два друга в одну девицу-красавицу, и оба же к ней посватались чуть ли не в один день. Девица выбрала моего сына, отказав Ослябе. Вот Ослябя и взбеленился. Сначала молодцы подрались посреди улицы, потом за ножи схватились, но люди их вовремя растащили.
– У меня был боярин Всеслав, отец Осляби, с жалобой на тебя, – сказал князь, глядя в глаза Станимиру Ивановичу. – С его слов выходит, что с отцом той девицы-красавицы у него был уговор, по которому эта боярышня должна была идти под венец именно с Ослябей. А твой сын Пересвет, вмешавшись, все испортил. Что скажешь на это, боярин?