Нижний ярус башни старинного нормандского замка, переделанный ныне в кордегардию, готовился стать сценой революционного военного трибунала. Двое жандармов из команды полевой жандармерии внесли стол, сбитый их сосновых досок, три соломенных стула – для судей, грубо сколоченный высокий табурет – для подсудимого, и еще два табурета пониже – для комиссара-аудитора и для секретаря суда. Из раздобытой тут же в замке портьеры соорудили красную бархатную скатерть. Капрал, назначенный секретарем, разложил на столе палочку красного сургуча, медную печать республики, две чернильницы, папки с чистой бумагой и два больших развернутых печатных листа. Оба листа не предвещали подсудимому ничего хорошего.
Полковой каптенармус с солдатами внесли знамя батальона и еще несколько трехцветных полотен, обычно игравших роль боевых значков. Напротив стула судьи была дверь в темницу, охраняемая скучающим караульным жандармом. За несколько минут до полудня одинокого караульного у тюремной двери сменили два жандарма в начищенных до блеска касках, с саблями наголо. Зала преобразилась и приобрела некоторую мрачную торжественность.
Вошел депутат Симурден. Он был в шляпе с трехцветной кокардой, с саблей на боку и двумя пистолетами за поясом. Щелкнув крышкой часов, он окинул взглядом залу и кивнул, видимо, оставшись довольным. Тут же к нему подошел жандармский офицер и представился:
– Гражданин комиссар Комитета общественного спасения! Командир роты полевой жандармерии лейтенант Дегре. Докладываю: капитан Гешан, исправляющий должность заместителя командира бригады, прибыть в суд не сможет.
Депутат проскрежетал противным металлическим голосом:
– Что значит не сможет? Он назначен судьей по делу Лантенака! Он не может уклониться от своего революционного долга! Доставьте его хоть силой, под конвоем! Возьмите двух жандармов! Если откажется, я его самого отправлю на гильотину.
Лейтенант приблизился к депутату и понизил голос до полушепота:
– Право, не стоит, гражданин комиссар! Капитан Гешан люто страдает от кишечного расстройства. Наверное, объелся незрелыми сливами. Безвылазно сидит в нужнике, заседать все равно не сможет: превратит судебную церемонию в фарс на радость маркизу Лантенаку. Извольте лучше назначить другого судью от лица офицеров.
– Тогда срочно доставьте мне любого другого офицера! – проскрежетал Симурден.
– Что значит, любого? – удивился лейтенант. – Извольте точно указать имя и звание.
– Откуда я знаю их имена? – в свою очередь удивился Симурден. – Спросите у Говэна: он их командир, пусть назначит любого.
Лейтенант выговорил депутату с такой резкостью, с которой, должно быть, никто не смел разговаривать с тем прежде:
– Гражданин комиссар, во-первых, назначить судью можете только вы. Во-вторых, напоминаю, вы сами отстранили Говэна от принятия решений по делу Лантенака. В-третьих, самого Говэна с утра ищут и не могут нигде найти, а уже почти полдень. Бригада осталась без командира, если не считать сидящего в нужнике Гешана. Спросить не с кого.
Симурден недобро взглянул на лейтенанта. Его губы чуть скривила полуулыбка:
– В таком случае вы, да, именно вы сами и будете судьей.
– Я? – в голосе лейтенанта послышалась искреннее недоумение.
– Да, вы! Назначаю вас! – решительно приказал Симурден. – Вы знакомы с обстоятельствами дела?
– Так точно, гражданин комиссар! – подобрался лейтенант.
– Вы знаете, кто такой маркиз Лантенак, и как он опасен?
– Так точно, гражданин комиссар! Матерый зверь. Враг республики. Продался англичанам, значит, враг Франции. Вандейский сепаратист. Смерть такому!
– Тогда вы сумеете правильно проголосовать, – Симурден едва заметно смягчил голос, – но не будет ли у вас колебаний морального свойства? Он все-таки накануне спас троих детей из пожара.
– Никаких колебаний, гражданин комиссар! – бодро отрапортовал лейтенант, – Будьте уверены, проголосую правильно! Лантенаку – смерть!
Симурден понизил голос, глядя на наполняющую кордегардию публику, сплошь состоящую из солдат, и почти доверительно сообщил:
– У меня, признаюсь, вызывает некоторое опасение, правильно ли проголосует сержант Радуб. Но назначить вчера другого судью от унтер-офицеров было чревато недовольством солдатской массы. Все-таки, он был героем дня.