—–
Эпиграф:
Иногда ты приходишь в галерею за вдохновением, а уходишь – с мужчиной, красками и очередной ошибкой.
––
Я не верю в «особенные вечера».
Но пятница пахла иначе. Немного белым вином, немного осенью, немного собой.
Вино направило меня посетить новую художественную галерею в центре города, о которой давно слышала от друзей.
Я зашла в галерею, укутанную мягким светом и приторным шёпотом интеллектуалов. Высокие потолки, пахнущие гипсом и деревом. Пол под каблуками чуть звенел – будто даже здание было частью выставки. Создавалось музыкальное сопровождение.
Я шла вдоль картин, как будто искала кого-то, а не что-то.
И остановилась.
Передо мной – яркая, дерзкая, будто вырвавшаяся за рамки холста работа. Цвета спорили друг с другом, а я сама с собой. Красный вёл войну с синим. Желтый пытался примирить.
Свет падал на пол под углом, как будто галерея решила сыграть в театр теней.
Краски кричали, мазки – дрались друг с другом. А после была исповедь.
Где-то в левом углу картины пряталась моя собственная мысль:
«А вдруг это и про меня?»
Я смотрела – и не понимала. А потом вдруг услышала:
– Нравится?
Я вздрогнула от голоса.
– Нравится, но не понимаю.
– Это и есть лучшее состояние. Искусство не для понимания. Оно для того, чтобы почувствовать себя не до конца уверенной.
– Она не требует понимания. Она требует уважения.
Сзади меня стоял высокий, с упрямыми волосами, небрежно собранными в пучок, и белой рубашкой, на которой было больше краски, чем ткани. В глазах у него было то, чего я опасалась в людях – концентрация.
– Вы автор?
– Можно сказать, что да. Хотя иногда мне кажется, что картина сама пишет себя, а я просто держу кисть.
– Тогда ты – Этюд.
Он рассмеялся.
– А ты?
– Я? Просто гость. Гость в этом городе, в этой галерее и, возможно, даже в своей жизни.
–
У нас было вино.
У нас были слова.
И возможно, даже было чуть больше, чем просто совпадение вкусов. А может, мы оба тогда просто слушали тишину не перебивая.
– Удивительно, ты говоришь, как человек, который любит искусство, но не даёт ему зайти слишком близко. Ты не даешь себе раскрыться.
– Потому что тогда оно может разочаровать.
– Или изменить.
– А это ещё хуже.
– Нет. Хуже – остаться прежней.
–
Он пригласил меня в студию.
Старый особняк с облупленной штукатуркой.
Там пахло маслом, пыльной тканью и бессонными ночами в попытках уместить свои чувства и эмоции на холст.
Я не умела рисовать. Но в его пространстве я вдруг почувствовала, что это не важно.
Он показал мне, как держать кисть. Я всё равно держала, как нож. Мне так было привычнее.
– Твоя абстракция напоминает мне о чём-то важном.
– О чём именно?
– О том, что хаос – тоже композиция. Весьма похоже на тебя.
–
Потом было кафе.
Деревянные стулья, которые скрипят, когда тебе нечего сказать, а молчать еще неприлично.
– Ты уверена, что не художница?
– Я художник по людям. По эмоциям. По воспоминаниям.
– Тогда я – твой эскиз?
– Пока что ты просто тень на холсте. Посмотрим, станешь ли мазком.
Мы стали встречаться. Не романтично. Просто… совпадали. Не с друг другом, просто временем.
Я носила в его студию кофе и себя. Он писал, а я лежала на подоконнике, читая Маяковского вслух.
Мы не говорили «мы». Потому что «мы» – это рамка. А он терпеть не мог рамки. Максимум подрамники.
Он внимательно слушал, задавал вопросы, интересовался моей жизнью. Я чувствовала, что между нами возникает что-то особенное.
Следующая наша встреча состоялась через неделю. Он пригласил меня на вернисаж, где выставлялись работы его друзей. Вечер прошел в приятной атмосфере, мы общались с другими художниками, обсуждали представленные работы. Он рассказывал мне, как отличить, какой краской написана картина, а я внимательно поедала эту информацию, вместо ужина.